Энжи ничего не стеснялась. Мы кувыркались весь вечер и уснули голыми в обнимку.

С утра надрывался мобильник:

– Серёженька, с тобой все в порядке?

– Мам, все нормально.

– Мне сказали, что ты ушел вчера с Анжелой и больше не выходил на связь. Про нее такие слухи ходят! С тобой точно всё в порядке?

– Мам, сейчас неудобно говорить, позже перезвоню.

Анжела стояла в моей белой рубашке на голое тело и держала в руках бездвижного Попку.

– Энжи, ты что, шею ему свернула? – обалдел я.

– Ты за живодерку меня принимаешь? – оскорбилась она.

Мне хотелось ей верить, и я убеждал себя, что смерть Попки – простое совпадение. Я пошел разыскивать Пита, ему явно пора было на утреннюю пробежку. Пит обнаружился под ванной.

– Дружище, хоть ты жив!

Энжи не выходила от меня двое суток. Это был мой персональный рай. Она пекла мне булочки и разгуливала по квартире в нижнем белье. Ни один пластический хирург не смог бы сотворить такую красоту! Топ-модели, увидев ее, закурили бы нервно в сторонке. Персиковая кожа, русые волосы по плечам волнами до сочной груди, тонкая талия, песочными часами плавно переходящая в округлости бедер, длинные ноги с тонкими щиколотками и точеными икрами… Я не понимал, как все части ее тела могут настолько сочетаться по форме и размеру! Каждая часть – произведение искусства. Как будто ее нарисовали для компьютерной игры, в которой она была богиней.

– Энжи, для чего ты заказала кучу цветов? Они заполонили все подоконники. Ты же не умеешь за ними ухаживать!

– Так надо, Сержик! Поверь, так надо.

Пит отказался от утренних пробежек. Его вывернуло прямо у миски с едой.

– Энжи, ты что, отравила Пита? – обеспокоенно спросил я.

От обиды, что я мог такое подумать о ней, Энжи расплакалась.

– Мне пора, – сказала она, надевая платье и хватая сумку.

– Не пущу! – Я прижал ее к себе.

– Ты не понимаешь! Если я останусь, Пит умрет! – пыталась вырваться она.

– Так всё, что говорят о тебе, правда? – в ужасе выпалил я.

– Смотри! – Энжи подошла к подоконнику с цветами.

Вялые листья выгоревшими патлами свисали с горшков.

– Ты забыла их полить? Еще вчера они были свежими!

– Потрогай почву.

Я сунул палец в горшок:

– Влажная. Может, ты их залила?

– Смотри! – Энжи стала водить ладонью по листьям.

– Водица моя, наполни меня Родниковой, ключевой свежей каплею жи…

– Стоп! – крикнул я, видя, как земля в горшках высыхает до трещин, а листья осыпаются трухой. – Я не хочу слышать и видеть это!

– Осторожнее со словами! Так глухим и слепым можно остаться.

– Так… отвезу Пита к ветеринару. Зачем ты это делаешь? Тебе никого не жалко?

– Я уже это не контролирую. Могу только ускорить, но не могу отменить. Я не хочу причинять тебе вред.

– А я не верю, что ты можешь мне навредить, – уверенно выпалил я, как будто рубильником отключили мой инстинкт самосохранения. Я не чувствовал ни капли страха за себя. – Ну закажи еще цветов! Купи тараканов, их не жалко, или мотыля. Поедешь со мной и Питом в клинику?

– Да, – на удивление быстро согласилась она и поцеловала меня так, будто мне завтра на войну.

Чтобы никого не задавить по дороге (я не был уверен, что не схожу с ума), я предусмотрительно вызвал такси.

В ветклинике договорился на длительную передержку Пита, оплатив несколько месяцев вперед. Обратно мы с Энжи пошли пешком.

– Помнишь конверт со сдачей? – нарушила молчание она.

– И что с этим конвертом не так?

– В конверте лежали сто шестьдесят рублей и записка с адресом: «Кукурузная, 10». Я отдала конверт маме, но ни мама, ни Настя не поняли, от кого сдача и за что. Ни один из наших родственников и знакомых не жил на улице Кукурузной. Мы решили, что кто-то просто перепутал почтовые ящики. Вечером мы с мамой пошли возвращать деньги.