Делаю глубокий вдох, поворачиваю замок против часовой стрелки и…

– София, ты почему так долго не открывала? – мама хмурит лоб, сканирует меня с головы до ног, будто рентгеновский луч и недовольно качает головой: – только не говори, что этот козляра опять протирает дырки на кошерном матрасе, который мы с папой тебе подарили на восьмое марта!

5. Глава 5 - Цыц, моя радость

Мама ходит туда-сюда, точно маятник в кабинете психолога. Я наблюдаю за ней со стороны, в спешке надевая домашние шорты и майку. Остановившись напротив кровати, Елена Сергеевна с брезгливой миной на лице берет в руки пустую тарелку и разглядывает ее со всех сторон, будто ревизор из знаменитой телепередачи.

– Ты снова облизывала тарелку? – щурится, царапает ногтем засохший желток, нюхает. – Жареная яичница, – закатывает глаза.

– Ма…

– Не мамкай, София! Это что такое? Почему мы питаемся этим?

Снова брезгливая моська и громкое “фыр-фыр”.

– София, ты же взрослая девочка. Сколько можно тебя учить?

Бла-бла-бла, парам-пам-пам!

Слушаю, точнее, делаю вид. Мама всегда читает нотации о здоровом питании, мол, в моем возрасте неправильное питание – непростительная роскошь: целлюлит на бедрах и апельсиновая корка на попе.

– Все сказала? – пытаюсь прервать словесный водопад, но тщетно. 

Мама вошла в азарт и, святые помидоры, пошлите мне грамм терпения!

– Ты замуж хочешь? – риторический вопрос, но я отвечаю: “Нет!”. – А придется! София, я свою ягодку растила целых двадцать семь лет не для того, чтобы она была одинокой женщиной с тридцатью тремя кошками.

– Ма-ма!

– Цыц, моя радость! – шикает мама. – Слушай свою маму внимательно и помолчи хоть одну минуту.

– Да я это… – мама устремляет строгий взгляд в мою сторону, и я надуваю щеки как хомяк, мол, всё – могила, молчу, набрав в рот воды.

– Значит, так, – громкий вздох. – Квартиру убрать. Постель поменять, – тянется рукой к простыне, отодвигает ее в сторону и, япона ж бабушка, там… Серебристый квадратик фольги.

Немая сцена без слов. Я молчу, мама – тоже, а в коридоре чихает этот гад, чтоб его обложили налогами со всех сторон!

– Это кто? – спрашивает мама, еле шевеля губами.

– Сосед!

– Какой?

Устремляю взгляд в потолок.

– Сверху, – вру, не краснея.

Мама что-то подозревает, а я молюсь египетской силе, чтобы Орлов закрыл свой рот и перестал палиться.

– Подожди-подожди! – мама поднимает руку вверх, приказывая молчать, а потом идёт в коридор.

Следую по пятам мамы, рисуя в голове дурацкие оправдания, мол, Кирилл зашёл по работе, а у меня неожиданно сломался кран в умывальнике и я попросила его починить. Поэтому он обнаженный по пояс, а я… Я вообще недавно проснулась. Такое могло ведь произойти у нормальных людей?

Штирлиц из мамы весьма неплохой, но Орлов – реально козляра, с партизанами вообще рядом не стоял! Сам открывает дверь и выходит из ванной комнаты с такой широкой улыбкой на лице, будто действительно рад видеть мою маму. 

Кино и немцы – тёща и зять, горячо любящие друг друга. И пофиг, что они бывшие, главное, смотрят друг на друга вон как!

– Здравствуйте, – тянет Кирилл, а я показываю ему кулак, мол, попал ты, Кирюша, по самое не хочу!

– Кирилл Витальевич, – сухой официальный тон – это мама умеет, по крайней мере, всегда так делает, когда хочет заткнуть за пояс собеседника. 

– Как я рад вас видеть.

– А я не очень. Позвольте узнать, а что вы здесь забыли, господин Орлов? 

Блин, мама, ну серьезно? Ты же видела серебристый квадратик на постели, между прочим, открытый. Ну, зачем эти прелюдии?!

Пока я пытаюсь собрать себя по частям, Орлов делает марш-бросок в мою сторону, хватает за запястье, тянет на себя и кладет свою лапу на мое бедро. Мама хлопает глазами, я – тоже.