Когда мы подходили к нашему новому, современному кварталу, со стороны окраины и заброшенной погранзаставы вдруг появилась моя недавнишняя здешняя зазноба Анфиса. Встречи с нею никак было не избежать. Мы втроем сошлись на площади перед многоэтажкой – где, кстати, припаркован был Лизин «Ситроен».

Я хотел поздороваться, как положено джентльмену, – однако на лице Анфисы оказалась написана настолько неприкрытая злоба, что слова буквально застряли у меня в горле. Даже показалось, она прошипела что-то, аки змея. Пальцы ее с острым маникюром скрючились, и представилось мне, она готова была броситься на Лизавету мою Федоровну. Лицо перекосило выражение истинной ведьмы.

Девчонки не дрались из-за меня начиная с восьмого класса средней школы, и я, признаться, слегка оторопел.

– Это что еще за дикая кошка тут такая? – громким, спокойным голосом осведомилась моя спутница Елизавета. – Твоя, что ли, Синичкин? А ну-ка брысь с дороги, тигрица недоделанная!

– Тварь пожилая! – выкрикнула ей в ответ Анфиса. – Ты сдохнешь скоро, и отпрыск твой сгинет, и муж твой, которому ты рога тут наставляешь! Гадина!

– А ну прочь с дороги!

Странным образом Анфиса не стала больше бросаться, послушалась и убралась в сторону, в темноту.

– Надо взять из машины бутылки под питьевую воду и термос, – деловито, будто ничего не случилось, молвила Лиза, открыла свою машинку и выгребла оттуда пару спортивных пластиковых бутылей для питья, а также стальной термос.

У нашего общего подъезда нас ждала новая неприятность – точнее, неприятностью подобное назвать трудно, скорее, какая-то пакость, легкая бесовщина.

Жили мы с Лизхен, как оказалось, в одном подъезде: она в пентхаузе (и Максик в соседнем рядом), а я на третьем этаже.

И подъезд этот оказался закрыт.

О подобном меня даже мой столичный приятель извещал. Живет там, сказывал, на втором этаже один чубрик, и он каждый новый сезон считает старый замок в подъезде «скомпрометированным», вызывает слесаря и врезает новый. При этом новые ключи никому не раздает, сам ими владеет, а на ночь парадное замыкает.

Пару раз я с этим чуханом по поводу ключа сталкивался. Я тогда возвращался из ресторанчиков поздно, дверь оказывалась закрыта – приходилось орать под окном (словно серенады распевать для возлюбленной, неудобно для взрослого человека).

Жилец спускался открыть мне с выражением крайнего недовольства на челе. Но когда я просил у него запасной ключ, чтобы изготовить себе дубликат и преспокойно им пользоваться, он ситуацию замыливал, ничего мне не давал, и я снова оказывался на бобах.

Вот и сейчас пришлось орать.

– Пламен! Пламен! – закричал я под балконом. (Так его звали, этого парня: Пламен). – Open the door, please! Please open the front door! [5]

Через пять минут взываний Пламен наконец возник на лоджии: встрепанный, в трусах. Заорал по-болгарски, типа сколько можно шляться по ночам и его беспокоить?!

– Че-го? – с презрительной оттяжкой вопросил я. Он перевел свой болгарский на универсальный язык:

– How long can you hang around here at night and bother everyone?! [6]

То ли его задело мое пренебрежительное отношение к его болгарскому языку, то ли не мог он наблюдать спокойно за нашим романом с дамой из пентхауза, но я его настолько растропаленным раньше не видел. Воистину – Пламен!

Он схватил ключ от подъезда и швырнул его вниз, к нашим с Лизаветой ногам. Ключ звякнул в пыли.

Мы с ней вошли, поднялись на второй этаж. Я оставил ключ на половичке у двери Пламена и позвонил к нему в квартиру. Разговаривать с ним не хотелось.