– Ой! – пискнула Зинаида и кинулась к посиневшему Ивану Лукичу.

Дрожащими пальцами девчонка принялась развязывать тугой узел галстука, короткие ногти цеплялись за ткань и срывались. Не раздумывая, я присел рядом, дёрнул, освобождая горло председателя.

– Спасибо! – Зиночкины пальцы прижались к вене на красной шее Звениконя. – Фух… Стучит!

– Стучит? – грозно переспросила Степанида.

– Стучит! – уверенней произнесла Зинаида. – Его надо положить куда-нибудь… Не на полу же… Нехорошо как-то…

Девушка растерянно окинула взглядом пустую комнату, а потом мы все как-то не сговариваясь, посмотрели на пустой гроб.

– Ну а что, хорошая домовина. Качественная. И подушечка красивая, – высказал всеобщее мнение Митрич. – Хватай за ноги, Ляксандрыч, а я за плечи.

– Нет, Митрич, давай ты за ноги, я-то помоложе буду, – не стал говорить и посильнее, чтобы не обидеть мужичка.

– Ишь ты… помоложе, – добродушно буркнул дядь Вася. – Посмотрю я, как ты с топором управишься, потом и поговорим. Раз, два, взяли, – скомандовал Митрич.

Мы подхватили обмякшее тело председателя и под руководящие реплики женщин перенесли и уложили Ивана Лукича в гроб.

– Фух, ну и здоровый же лось, – прихватив поясницу ладонью, прокряхтел Митрич. – Отъелся на жениных пирогах, на председательском месте. Ты чего, Степанида? Чего делаешь-то?

– А что? Хороший букетик, не на пол же его ложить.

Старушка недолго думая сложила председателю на груди руки крест-накрест, под них засунула цветы. Я потряс головой, пытаясь примирит себя с этим театром абсурда. Может, я всё-таки в реанимации, и вот это все – галлюцинации?

Я посмотрел на Степаниду, которая поправляла подвядшие листики, на Зиночку, которая колдовала над телом Ивана Лукича, щупала пульс, прикладывала своё ухо к сердцу. На Митрича, который с невозмутимым видом курил самокрутку. И… ущипнул себя за запястье.

– Чёрт! – вырвалось у меня, я поморщился.

– Что такое? – всполошилась Зиночка. – Вам плохо, Егор Александрович?

– Мне хорошо, – торопливо заверил я. – Как Иван Лукич?

– Пульс в норме, просто обморок, – ответила фельдшерица.

– И долго он так… лежать будет? – уточнил у девушки.

– Ну-у… – уклончиво протянула Зинаида. – По-разному бывает. Нашатырь надо, – решительно произнесла Зина. – Да где его тут взять?

Мы невольно оглядели пустые стены комнаты. Из мебели в помещении находился один цветочный горшок с землёй, но без цветка, выгоревшие занавески и табурет, сиротливо стоящий в углу. На него чья-то заботливая рука уложила постельное бельё. Видимо, для нового учителя, то есть для меня. Только на что новый жилец будет его стелить, никто от чего-то не подумал.

– Может, по морде его того-самого? – выдвинула предложение Степанида.

– Ты чего, Стёпка, – Митрич изумился до такой степени, что едва не выронил изо рта папироску. – Всё ж таки председатель! Не абы кто! Тут понимать надо! – для пущей важности дядь Вася задрал вверх указательный палец, пожелтевший от табака. – Не, тут с лекарской точки зрения надобно подходить. Медицина, что скажешь? – обратился к Зине.

– Да что тут говорить! – всплеснула руками Зинаида. – Нашатырь надо! Или скорую вызывать.

– Скорую вызывать резону нет, – скривился Митрич.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Да пока доедет, председатель окочурится, – доверительно пояснил мужичок.

– Дурак, ну, как есть дурак, – покачала головой бабка Степанида, аккуратно вытерла кончиком белого платка уголки губ, сурово сдвинула брови и приказала. – А ну-ка, Михална, хватит мямлить. Сынок, – обратилась ко мне. – Глянь-кось на кухне в ведёрке, вода стоит, али нет?