– Нет-нет, все в порядке. – Майлз переступал с носка на пятку, ему не хватало невесомости. Хотелось пробежать километров пятьдесят, или отправиться на танцы, или еще что-нибудь в таком же духе. Но сержант и Элен имели весьма бледный вид, а Мэйхью просто валился с ног. Наскоро представив его бабушке, Майлз отвел пилота в свободную спальню. Там Мэйхью принял душ, начал выбирать себе пижаму (они были либо слишком малы, либо слишком велики) да так и повалился на кровать, словно его оглушили.

Бабушка покормила гостей обедом; как и рассчитывал Майлз, она сразу же полюбила Элен. Та чувствовала себя чуть скованной в присутствии матери обожаемой ею графини Форкосиган, но Майлз был уверен, что бабушка быстро справится с этим. Возможно, ей удастся передать Элен хоть толику бетанского безразличия к классовым предрассудкам, столь характерным для Барраяра. С тех пор, как они перестали быть детьми, перегородки между ним и Элен росли все стремительнее. Это из-за костюма фора на нем, иногда думал Майлз. Он казался Майлзу броней: такой же архаичной, звякающей, проржавевшей и шипастой. Ее неудобно носить, человека в ней невозможно обнять. Пусть Элен хоть однажды возьмет консервный нож и посмотрит, какой бледный, мягкий, несчастный моллюск кроется под броней – хотя и это зрелище не сахар. Мысли Майлза совсем запутались в черном водопаде волос Элен; он вздохнул, и тут только сообразил, что бабушка обращается к нему.

– О, простите!

– Я говорю, – терпеливо повторила бабушка, работая ножом и вилкой, – об одном из моих соседей. Ты его помнишь, некто Хатауэй, работает в восстановительном центре… Я помню, ты познакомился с ним, когда ходил здесь в школу…

– Да, помню. И что с ним такое?

– У него небольшая проблема, и ты мог бы помочь с ней, поскольку живешь на Барраяре. Он даже отложил ее на время – я сказала ему, что ты вот-вот прилетишь. Если ты не очень устал, вы могли бы заняться этим сегодня вечером…

– Честно говоря, я мало что могу сказать о нем, – промолвил Хатауэй, оглядывая огромную, прикрытую куполом арену, находившуюся в его ведении. (Майлз подумал – непонятно только, как можно привыкнуть к этому запаху.) – Утверждает, что он барраярец. Время от времени исчезает, но всегда возвращается. Я уговаривал его отыскать какой-нибудь приют, но ему эта идея, похоже, не по вкусу. А последнее время он совершенно одичал – не дает даже подойти к нему. Поймите, он никому не причинил вреда, но кто знает, как оно обернется в будущем. Ведь он с Барраяра… Ах, извините…

Хатауэй, Майлз и Ботари осторожно пробирались по неровной, предательской поверхности. Эти мусорные кучи таили какие-то странные предметы, которые оживали, когда на них наступали, и могли запросто ударить по затылку. Осколки высокой технологии поблескивали среди куч обычного человеческого мусора, ожидая дальнейших превращений под руками бетанских умельцев.

– О-о ч-черт, – вдруг с досадой воскликнул Хатауэй. – Опять он зажег огонь! – В сотне метров от них в небо поднимались завитки серого дыма. – Надеюсь, на сей раз это не дерево. Никак не могу убедить его, что дерево слишком ценный материал… Вот мы и отыскали его.

Лощина между кучами давала иллюзию защищенного пространства. Худой темноволосый мужчина лет тридцати сидел, согнувшись над огнем, аккуратно разложенным на дне плоской параболической тарелки-антенны. Под кухонный стол был приспособлен предмет, начинавший свою жизнь как подставка для компьютера; на нем чередовались плоские куски пластика и металла, выполняющие функции тарелок и кастрюль. Тут же, поблескивая красно-золотистой чешуей, лежал готовый к жарке большой карп.