При взгляде на эту вещь в душе любого проснулся бы художник. Она была сделана из темной древесины, добытой, как казалось Кадфаэлю, на Востоке, около фута в длину, восьми дюймов в ширину и четырех дюймов в высоту. Крышка с маленьким позолоченным замочком была плотно пригнана. Низ и боковые стороны были гладкие, отполированные до блеска, почти черные, сверху по краю шла резьба – переплетенные виноградные лозы, обильно покрытые листвой и гроздьями. Узор этот обрамлял ромбовидную пластину из слоновой кости, на которой был вырезан увенчанный нимбом лик, округлый, с огромными византийскими глазами. Шкатулка была настолько древней, что острые грани ее сгладились от прикосновений множества рук, хотя позолота на краях резьбы все еще не стерлась.

– Изысканная работа! – почтительно отозвался Кадфаэль. Он взвесил шкатулку на руке: она казалась цельным куском дерева. – Тебя никогда не занимало, что там внутри?

Юноша, с удивлением взглянув на Кадфаэля, пожал плечами.

– Шкатулка постоянно находилась в узле с вещами, мне попросту было не до нее. Я достал ее только полчаса назад. Я не знаю, что там внутри. Наверное, деньги, скопленные Уильямом для девушки. Я собираюсь в город, чтобы отдать шкатулку Жерару, как мне и было велено. Это ведь не моя вещь, у нее теперь есть хозяйка – приемная дочь Уильяма.

– Где же он раздобыл такую вещицу?

– Купил у бедного дьякона на базаре в Триполи, прежде чем сесть на корабль, плывущий к острову Кипр и в Фессалоники. В то время многие христиане бежали из Эдессы, покидали монастыри под натиском головорезов-мамлюков, нахлынувших из Мосула. Ради куска хлеба ввергнутые в нищету беженцы продавали все, что успели захватить с собой. Уильям, заключавший хитроумные сделки, по-божески рассчитывался с этими беднягами. Беженцы рассказывали, что жизнь в покинутых ими землях стала трудной и опасной. До Святой земли мы добирались сушей, не торопясь: Уильяму хотелось увидеть как можно больше святынь в Константинополе. Но, возвращаясь домой, решили хотя бы часть пути проплыть морем. Множество греческих и итальянских кораблей ходили в Фессалоники, а иные даже в Бари и Венецию.

– И я знавал те моря, – признался Кадфаэль, с удовольствием озирая внутренним взглядом прожитые годы. – А как вы там устраивались на ночлег?

– Порой собиралась целая компания паломников, но в основном мы путешествовали вдвоем. Клюнийское аббатство содержит странноприимные дома по всей Франции и Италии, даже близ Константинополя имеется пристанище для пилигримов. А в Святой земле рыцари ордена Святого Иоанна с охотой предоставляют кров. Да, это было замечательно! – с благоговейным восхищением в голосе продолжал Илэйв. – Путешествуя, живешь одним днем: о будущем не задумываешься, на прошедшее не оглядываешься, только сейчас можно оценить путешествие в целом. Да, это было великолепно!

– Но ведь были не одни только радости, – заметил Кадфаэль. – Да и нельзя требовать, чтобы все было прекрасно. Вспомни дождь и холод, черствый хлеб, ночлег под открытым небом, нападения разбойников… Неужто вам удалось избегнуть всех этих трудностей? Вспомни болезнь Уильяма, утомление, каменистые дороги… Любому путешественнику приходится хлебнуть горя.

– Да, трудностей хватало, – согласился Илэйв, – и все же я считаю: путешествие наше было великолепно!

– Ладно, так тому и быть, – вздохнул Кадфаэль. – Я, парень, с удовольствием посижу с тобой и побеседую о каждом ярде пройденного пути, однако навести сперва господина Жерара. А что ты собираешься делать дальше? Наверное, вернешься к прежним хозяевам?