Когда Грачик тронул цепь носком сапога, ее звенья издали громкий звон. Тут из-за ближнего куста показалась взлохмаченная голова старика. Он провел рукой по заспанному лицу и вопросительно поглядел на Грачика.
– Свейки! – с улыбкой проговорил Грачик. – Вы надежно крепите свою лодку.
– Топрый тень, – также приветливо ответил старик, поднимаясь на ноги. – Та, ошень топры цепошка. А пыфают люди, што и такой цепошка нишево не стоит.
– Кто же польстится на вашу посуду?
– Люти все мокут, – философски ответил старик. – Какое им тело, што старый рыпак пес лотки – не есть рыпак. Перут и конят на тот перег. Я пришла утром – лотка пропал. Где лотка? Тумал – вот эта вся, што за лотку мне осталось. – С этими словами старик вынул из лукошка, подвешенного к борту челна, нож. – На песок он его ронял или сапывал, когда шест выресывал.
– Вырезал шест, чтобы добраться на тот берег? – с интересом спросил Грачик.
– А наферно што на тот перег. Весло-то я томой уносил. Фот и вся штука. – С этими словами старик подбросил в руке нож. Грачик взял его: короткое широкое лезвие было вделано в толстую рукоятку.
– Когда вы нашли этот нож? – спросил Грачик.
Старик подумал и назвал дату.
– Вы уверены? – спросил Грачик, с волнением ожидая ответа: дата совпала с днем смерти Круминьша.
– А уж я-то снаю!
– Хороший нож, – неопределенно проговорил Грачик, не в силах отвести глаз от хорошо заметных штрихов чернильного карандаша на лезвии ножа.
– Острая ношик! – согласился старик. – Уточка вырезать мошно…
Процессуальный порядок требовал, чтобы в случае предположения, будто этот нож имеет отношение к расследуемому преступлению, он был со всеми формальностями приобщен к делу. Но внутреннее чутье мешало Грачику составить протокол и открыть рыбаку, что его нож представляет интерес для следствия. Житель этих мест, рыбак, без сомнения, знает о смерти Круминьша, он может что-нибудь сболтнуть. Именно этого Грачик и боялся. Он решил пойти на нарушение правил, зная, что придется дать в этом ответ. Вынул из кармана и подбросил на ладони свой походный нож с несколькими лезвиями и разными приспособлениями.
– Не хотите ли поменяться!.. Я вам этот, а вы мне тот.
Старик взял нож Грачика и осмотрел с выражением нескрываемого недоверия к серьезности предложения.
– Хорошая нож, совсем отличная нож, – проговорил он. – Зашем вам ее менять?
– А мне нравится ваш.
– Мошно сменять, – усмехнулся старик, – а только фы долшен тогда пару кило угрей от меня сабрать в притачу.
– Угри мне не нужны, хватит этого, – и, боясь, что старик передумает, Грачик поспешно сунул его нож в карман.
Дальнейшими расспросами Грачик мало чего добился. Старик подозревал одного человека, но не мог его назвать, так как видел только один раз и то мельком в лесу накануне угона челна.
– Сторовый такой в хорошая пальто.
– А в каком пальто?
– Хороша пальто!
– А точнее не помните?
– Как не помню, я все помню.
– Так скажите.
– Я не портной, я не могу скасать. – Но, подумав, прибавил: – Очень ряпый пальто.
Грачик решил не настаивать, чтобы не дать рыбаку пищи для раздумья и разговоров о слишком любопытном пришельце. Челн рыбака скрылся за камышами, и тогда Грачик еще раз осмотрел доставшийся ему нож. Фабричное клеймо с самого начала привлекло внимание Грачика: взявшиеся за руки пляшущие человечки не нуждались в том, чтобы их ему представляли. Их родиной был Золинген.
То, что Грачик услышал от рыбака о «человеке в рябом пальто», заставило его снова проделать весь путь от берега к месту происшествия, пристально вглядываясь в почву под ногами. Ведь если неизвестный пришел к лодке от места происшествия, то где-нибудь могли сохраниться его следы. Но чем дальше шел берегом Грачик, тем меньше оставалось у него надежды на их обнаружение. Земля в лесу была покрыта толстым слоем сосновых и еловых игл. Подошва в них вовсе не отпечатывалась. Грачик даже попробовал раз-другой выдавить след собственной ноги. Ковер из игл был упруг, поверхность его тотчас выправлялась в прежнее состояние, едва Грачик поднимал ногу. Тем не менее надежда найти хоть что-нибудь снова погнала Грачика к воде. Но напрасно он до рези в глазах смотрел на песок, – на обрыве он был так сыпуч, что малейшее прикосновение ноги заставляло берег оседать целыми тоннами.