– Человек как человек. Святых туточки не бывает. Все, кто чист, на небо возносятся.

– Но его сын…

– Тот сам не без греха. На самом деле, ещё поди разберись, у кого из них пуще бесы играют: у старого в ребре или у молодого в другом месте. Тьфу! Послушай доброго совета: не вмешивайся в их семейные дела – учись, чему учат, выполняй, что поручают, доверяй себе больше, чем другим. Поверь, сам Господь тебя сюда и послал. А раз послал, мотай на ус его уроки и пользуйся тем, что дают.

Софи пододвинула ко мне поднос:

– Вот меня Господь надоумил завтрак тебе вкусный приготовить. Ешь блинчики, пока тёплые.

Я заглянула в распахнутую дверь кабинета.

– Доброе утро, мсьё! Я готова приступить к работе.

Лекарь в просторном чёрном балахоне, в пенсне на кончике носа, оторвался от чтения какой-то огромной книги и, придерживая пальцами ветхую страницу, кивнул.

– Оправилась от вчерашнего?

– Да, мсьё. Всё хорошо.

Он поманил меня к себе и вложил в книгу переплетённую косицей кожаную закладку с бахромой на краях. Взял мою кисть, осмотрел внимательно.

– Итак, Абели, нам с тобой понятно, что ты перетягиваешь на себя только ощущения.

– Не совсем.

– Ну-ка.

– Когда я дотронулась до раны Софи, это было, знаете, как если б через пальцы в меня влили горячий, густой перчёный суп. И я видела шар, он светился красным и чёрным. Я поняла, что в момент ожога Софи на кого-то разозлилась, а потом на себя за это тоже разозлилась, почувствовала виноватой.

– А на кого и почему разозлилась?

– Не знаю. Этого мне не дано.

– Занятная метафизика. Давай-ка проверим твой пульс и доши.

Лекарь снова принялся играть на моем запястье, как на дудочке, и слушать что-то, понятное только ему.

– Скажи, Абели, сильно ли ты испугалась вчера исцеления Софи?

– Было необычно. Больно. Жутковато. Но в целом, наверное, я смогу повторить. Софи говорит, это дар, а не недуг.

– И это так. Но если только ты научишься целить тех, кого сама решишь исцелять, и закрываться от всех остальных.

– Я готова. Как это сделать?

– О-ля-ля, какая прыткая мадемуазель! – хмыкнул лекарь. – Поблагодари, что есть акупунктура – китайские иглы и целая наука о воздействии на человеческий организм.

Я покраснела.

– Благодарю, мсьё.

– Итак, вино, сидр и прочее будешь пить только, если захочешь открыться, или если я велю. Будем экспериментировать. Судя по тому, что я прочитал, с мужчинами тебе придётся вести себя осторожно. Увы, любовные утехи могут лишить тебя дара и попросту убить, в лучшем случае – свести с ума. В древности такое случалось. Что выпадет именно тебе, мы не знаем.

Лекарь ткнул пальцем в старинную книгу.

– Вы имеете в виду, что мне не дано выйти замуж? – пробормотала я в ужасе, не готовая распрощаться с мечтой о домике с развесистой грушей у крыльца, пятерых детках, о добром муже, большом, как медведь, который будет любить меня и приносить с охоты зайцев, курить трубку и шутить за ужином… Из-за этого я сойду с ума? Умру?.. Невозможно.

– Какой замуж? – буркнул мсьё Годфруа. – Тебе выбирать надо: жить или умирать. Замуж! Один замуж на уме.

– Простите, мсьё, – выдавила я из себя.

А перед глазами багряный ветер сносил черепичную крышу с домика моей мечты, бурые комья грязи вперемешку с травой и колючками от высохшего кустарника понеслись по милым, столь привычным моему воображению комнатам, буря со свистом и рыком ломала ветки груши, жгла молнией ствол, чернила копотью стены. И осталось пепелище. Брошенный обгоревший камин посреди поля с торчащей сиротливо трубой. И я рядом. Чумазая. Жалкая. Но живая.