.

.

***

Мне лет пять или шесть. Дача в Медовке. Карпинская в длинном светлом летнем платье с длинным рукавом и широкополой шляпе ведет меня за руку мимо местной церкви, к небольшому холму, за которым до горизонта простирается поле. По воскресеньям Агриппина Павловна в любую погоду выходит на пленэр. А пока она будет отдыхать в компании акварели, кисточек и бумаги, я обязательно поймаю ящерицу.

Я знаю, что соседки считают ее странной, но шепчутся исключительно за спиной. На мой вопрос, почему так, Карпинская улыбается хищной улыбкой:

- Если о тебе болтают за спиной, значит, ты впереди.

Тогда у Агриппины был другой муж, усатый осанистый дед. Он отличался от ее текущего мужчины примерно всем, кроме обожания, с которым смотрел на супругу. И это он мне однажды на вопрос, почему они не дружат с соседками, которые так и норовят сунуть мне то конфетку, то яблочко, сказал:

- Мариночка, постарайся ни о чем с ними не разговаривать. Этим женщинам очень интересно, что происходит за нашим забором, чтобы потом это обсуждать всей деревней.

- А что в этом плохого? - я беспрекословно отдавала подхалимские дары Виктору Ивановичу, который бестрепетно отправлял их в мусорное ведро.

- Ничего, малышка, - улыбался он из-под пышных усов. - Если бы не любопытные дураки, мы никогда бы не узнали, какие грибы ядовитые.

Я часто слышала, как они называли мою троюродную бабку ведьмой, гарпией и бог знает кем еще. И регулярно находила под нашими воротами то расплавленный воск, то какой-то странный песок, явно принесенный и рассыпанный специально, то какие-то осколки. Агриппина Павловна хмыкала, шептала что-то супругу, а следующей же ночью я просыпалась от резкого, ни на что не похожего, крика.

Иногда, спустя пару дней по улице проходила процессия, сопровождаемая оркестром, а к нам в дом приходили незнакомые люди с печальными лицами и просили денег. Дед Виктор Иванович сочувственно качал головой и доставал из кошелька пятьдесят рублей. Просители уходили радостные, из чего маленькая я сделала вывод, что деньги - весьма неплохое средство от большинства печалей.

Как-то после очередного подобного случая, когда Агриппина укладывала меня спать, я спросила, почему дед всегда дает им так много. К тому времени я уже умела считать до ста пятидесяти и про цены на мороженое, конфеты и собственные игрушки была очень даже в курсе. Тетка глубоко вздохнула, задумчиво уставилась на полную луну, как раз заглянувшую в окно моей спальни, и... неожиданно ответила:

- Знаешь, Мариночка... существование каждого из нас - это великое чудо и счастье. Но для сохранения баланса в мире, оно всегда должно быть чем-то оплачено. Появление на свет ребенка - болью тела и бесконечной любовью матери, взросление - собственными победами и поражениями, а когда ты проживешь в этом мире хотя бы вполовину так долго, как я, то поймешь, что деньги - самая малая плата, которую мы можем внести, - она странно улыбнулась. - Ты достаточно взрослая девочка, чтобы понимать, что сейчас все наши усилия с Виктором Ивановичем направлены на сохранение твоей жизни, она для нас - бесценна...

- А что же мои родители? Они мало заплатили? - спрашиваю я у темноты, чернее которой только силуэт женщины с высокой сложной прической, сидящей на самом краешке моей кровати, как на троне.

Темнота скрипуче рассмеялась.

- Поверь, детка, уж они заплатили сполна! Просто нашлись силы, которые запросили больше.

- Это как?

Хмуря в темноте ярко-рыжие брови, я пытаюсь понять, о чем говорит Агриппина, но все больше прихожу к выводу, что бабка устала. Иногда с ней бывало такое, и в ее рассказах правда мешалась со сказками, которые очень хорошо помогали мне заснуть, и которых мне так не хватало первые годы в школе...