К его удивлению, господин не насупился, не сделался хитро-настороженным. Он постоял, постоял, да и рассмеялся. Приятно так, весело.
– Ты раскусил меня, – сказал. – Признаю, города я не знаю, поэтому ты меня проведешь. А в награду покажу тебе кое-что. После, как вернемся.
– Вернемся? – опешил Уил, вовсе приходя в отчаяние. – Что означает сие «вернемся»?
Не заметил, что уже стоят у самого домишки. Господин прошелся по двору как по собственному, прежде чем толкнуть дверь и пройти в дом. Ноги вытер о доски крыльца, напомнила о себе заноза. Тогда сказал принести воды и тряпок, сел на табуретку и принялся выковыривать остаток колючки из кожи. Уил от предложения помощи воздержался, уже наученный отсутствием какой-либо благодарности. К тому же всерьез побоялся, что чужак еще и ночевать останется, поэтому постарался всем своим видом показать, как недоволен.
Дар на это внимания не обратил.
– Ты не ответил про обители.
Уил крепко сжал губы, исподлобья глядя на гостя, который так и не назвался, кто такой, из какого глухого места взялся и что за интересы имеет к местам, ограниченным в мирских заботах. Еще это сходство в манере разговора с тем диким отшельником, будто и один, и другой просить не были приучены. Слова одинаковые говорят, о шаманах выведывают, о которых народ и не помнил практически. Выглядят оба… иначе, как поставить рядом ажурный подсвечник и оплывший воск; именно так ощущал себя Уил, корявым огарком, кое-как слепленным в жестянке, лишь бы вощил фитилек.
Еще одно беспокоило Уила сильно: глазами странными обладал господин. Не мог отделаться от ощущения, что видел схожее прежде. Яркая зелень, у человека ни разу не встречал такого оттенка. Лишь у животного, благородного оленя, с которым порядком сдружился.
Однако, при всей своей отличности, этот господин украл его штаны и, если подумать немного, то и рубаха ему совсем не шла. Ноги босые, что немыслимо для городского. Предположить, что обокрали – так не заикнулся даже, да и держится так, будто в шелка обряжен.
– Кто вы? – вырвалось. – Откуда пришли, что ничего не знаете?
– Обитель, – напомнил Дар. Колючку достал, ногу опустил в принесенный таз с водой. Руки сложил на коленях, прикрыв дыру, выдавшую его с головой. – После – город. Потом уже твой вопрос. И ты суп обещал.
Уил прикрыл глаза. И очень удивился тому, что, перестав лицезреть чужака в своем доме на своей табуретке, начал чувствовать себя лучше. Словно раздражителем являлся только видимый глазу облик, а все остальное оказалось вполне терпимо. Тогда открыл глаза обратно. Нож, припрятанный за поясом, выкладывать не стал, но ответил уже не так колюче:
– Погрею только. Суп. А для города одеться нужно иначе, а то даже к грядкам не подпустят в таком виде. Решат, что вас интересуют только овощи, что там растут.
Дар фыркнул презрительно. Украдкой оглядел себя.
– За лесом обитель смирения, – продолжил знахарь, отходя к печи. Загремел котелком, доставая его из саженных глубин с решетки. Поставил на шесток, открыл крышку, заглянул внутрь: теплый еще. – В ней живут сестры. Но там вообще все смутно, они не пускают к себе никого, и сами не выходят почти. Мрак полный, некоторые в своих убеждениях доходят до того, что языки себе отрезают. – Развел руками в ответ на недоверчивый взгляд господина. С ложки потек соус, его тут же слизала кошка. Дар прищурился на воровку, она принялась умываться. – Вот такие высокие идеалы.
Действительно, полный мрак, угрюмо подумал Дар. Даже кошка отказывается проявить уважение.
* * *