Но, еще более омерзительным являлось то, что Джером мой брат. Конечно, это немного преувеличенное утверждение, поскольку родными братом и сестрой мы не являлись и, более того, никакой кровной связи между нами не было.

Несмотря на то, что мой отец, Базиль Ламбер, и отец Джерома, Густав Марсо, являлись представителями совершенно разных слоев общества, еще в детстве, учась в одной закрытой школе, куда мой отец попал благодаря стипендии, они сдружились и эту дружбу пронесли сквозь годы. Позже, когда они, найдя свои половинки, женились, уже стали дружить семьями. Конечно, это продолжалось до тех пор, пока моя мама, бросив трехлетнюю меня и своего мужа, не убежала куда-то с любовником. Естественно, после этого, только я и папа ездили в гости к семье Марсо.

В принципе, я никогда не скучала по маме, а с папой, несмотря ни на что, жила счастливо и годы, прожитые под его родительской опекой, всегда вспоминала с теплотой, а тот день, когда папы не стало, с ужасом и жуткой болью. Мне тогда было четырнадцать лет и новость о том, что папу, когда он возвращался домой с работы, ограбили и убили, оставив три ножевых ранения, разбила меня на множество мелких кусков, некоторые из которых до сих пор не нашлись. Время лечит, но боль от потери любимого родителя навечно остается в людях.

Первые месяцы после того, как папу убили, я помнила плохо, словно на тот период мой мозг просто перестал работать. В моем сознании до сих пор отображалось лишь чувство опустошения и апатии.

У меня не было других родственников, поэтому я могла попасть в детский дом, но почти сразу месье Марсо, отец Джерома, оформил попечительство и забрал меня к себе. Нет, я не стала частью семьи Марсо. Я была той девчонкой, которую они просто уберегли от скверной судьбы в детском доме, давая мне деньги на образование и отдельную комнату в их доме. Все это в память дружбы с моим отцом.

Я никогда не просила большего, чем мне было нужно и продолжала учиться в обычном колледже. Когда же мне исполнилось восемнадцать, я поблагодарила Лауру и Густава Марсо за доброту и, понимая, что больше не смогу злоупотреблять их добротой, переехала в ту квартиру, которую сейчас снимала, попутно найдя себя подработку, чтобы иметь деньги на жизнь. Впрочем, связь с семьей Марсо я не потеряла, поскольку временами заходила к ним в гости.

Родители Джерома золотые люди и, если честно, мне непонятно, как у них мог родиться такой сын. А, ведь, мы с ним толком никогда не общались. Джером учился в закрытом интернате Монпалье, а, поступив в университет, стал жить в отдельной квартире, из-за чего редко бывал дома, но, в редкие дни, когда он все же там появлялся, я всячески старалась уйти куда-нибудь, поскольку, как только мы оказывались в одной комнате, там возникала жутко неприятная и угнетенная обстановка, постепенно накаляющаяся и перерастающая в ругань между нами.

Я не знаю, почему Джером так не любил меня и относился с такой неприязнью, несмотря на то, что его отец постоянно пытался нас помирить, неоднократно ставя акцент на том, что я, находясь под попечительством месье Марсо, практически являлась сестрой Джерома. Парень от этих слов еще сильнее злился и, просто ради того, чтобы его позлить, я до сих пор называла Джерома братом. Правда, делала я это только в те моменты, когда меня слышал только он, поскольку в университете никто не знал, что я имела какое-то отношение к семье Марсо. Вернее, после того, как мне исполнилось восемнадцать и месье Марсо перестал быть моим попечителем, по документам, я действительно, не имела к его семье никакого отношения. Нас связывало лишь то, что для меня Лаура и Густав все еще были кем-то наподобие наставников, к которым я относилась с глубочайшим уважением.