– Что ты готовила? Покупные котлеты и пельмени. А мне супчика хотелось. Борщичка со сметанкой!

– Так ты меня на борщ променял?

Катя сопротивлялась из последних сил, но уже чувствовала, что проигрывает сражение.

– Борщ тут ни при чем. Дело в отношении. Я все для тебя делал, старался изо всех сил, а ты даже нормальных котлет поленилась для меня сделать.

– Лепила я тебе котлеты. Не часто, но лепила.

– Из покупного фарша!

– Но лепила же!

– А вот Леночка готовила мне котлетки из парной свининки. Специально на рынок моталась за мяском. И курятинку еще туда же в котлетки для сочности добавляла. И лучок жареный. И борщ она умела варить такой, что ложка в нем стояла.

– То-то я и смотрю, что ты знатно закабанел с этой своей Леночкой и ее борщами.

Катя сказала и прикусила язык, ожидая, что Сипягин сейчас пройдется по ее собственным жирным складкам. Сосчитает их все, с него станется. Но Сипягин свой романтический настрой не позволил сбить.

– Если бы ты хотя бы один разочек дала мне понять, что я тебе дорог, хотя бы один раз сварила мне прозрачного бульончика из потрошков да с домашней лапшой, разве я променял бы тебя на какую другую? Эх!

И это «эх!» прозвучало у него до того горько, что Катя прямо оторопела. Неужели Сипягин и впрямь испытывал к ней какие-то чувства, хотя бы отдаленно напоминающие те, о которых он сейчас распространяется. Не может быть! Будь она ему хоть каплю дорога, не выгнал бы он ее тогда ночью в дождь. С вещами, но без зонтика!

– Послушай, Сипягин…

Но мужчина не позволил ей ничего сказать.

– Нет, нет! Я должен побыть один. Мне нужно время… время, чтобы успокоиться.

Закрывая лицо руками, он скрылся в соседней комнате. Плечи его при этом подрагивали. Неужели плачет?

Какое-то время ошеломленная Катя оставалась на месте, а потом ее охватили сомнения. Что-то очень уж картинно вел себя Сипягин. Чтобы этот жиртрест стал рыдать по воспоминаниям пятилетней давности? Он и сейчас переживает не столько за разрыв их отношений, сколько за то, что целых три года ему пришлось просидеть на покупных пельменях. Зря потерянный отрезок жизни! Да сколько бы Сипягин ни выпил, реветь от избытка чувств все равно не станет. Он способен зарыдать только от сырого лука, попавшего ему в глаза.

– Что-то тут не так, – решила Катя и проследовала в том же направлении, что и Сипягин.

Но шуметь она не стала. Двигалась на цыпочках. Ни одна половица у нее под ногой не заскрипела. И, оказавшись возле двери, Катя стала свидетельницей удивительно занятного разговора. Велев Кате оставаться на месте, Сипягин из другой комнаты позвонил кому-то. И теперь делал этому человеку выговор:

– Женька, скунс ты эдакий, ты во что меня втянул? Ты же говорил, что все пройдет без сучка без задоринки. Так вот она здесь! Да нет! Какая задоринка? Сама Катька ко мне приперлась. Да какая тебе разница, что за Катька? Ты ее не знаешь. Главное, что она про нас знает. Мать одного из инвалидов ее наняла, чтобы разыскать своего сына. Что Катька хочет? А ты как думаешь? Требует, чтобы я ей объяснил, как номера с моей машины оказались у таксиста. Вот ты мне это и объясни! Что вы там с Ленкой крутите у меня за спиной? Нет, машина-то у нее, это я знаю. Но также я знаю, что Ленка у нас абсолютная дуреха. И ни шагу без твоего ведома сделать не посмеет. Так что ты, Женечка, мне все должен объяснить!

Разговор был очень интересный, Катя с удовольствием послушала бы его и дальше, но, к сожалению, разговор прервал какой-то громкий звон. Похоже, Сипягин уронил стеклянную посуду. Очень много стеклянной посуды. Похоже, перевернул целую горку с хрусталем и фарфором. Катя ожидала, что сейчас раздастся громкий крик возмущения, когда Сипягин будет проклинать за собственную неуклюжесть всех вокруг себя, но только, конечно, не себя любимого. Потом Сипягин позовет на помощь Катю с совком и веником и велит ей собирать осколки. И Катя уже приготовила ему достойный ответ. Слонопотам несчастный! Вот что она ему скажет и отвернется. Пусть сам машет веником.