– Сволочь! – завизжала следователь. – Ты это специально сделал!

Общими усилиями УАЗ выбрался на твердую поверхность. Перепачканная грязью с ног до головы Арефьева со слезами на глазах забралась в салон. Заняла место рядом с Безугловым у задней двери.

– Я этого так не оставлю. Я рапорт на тебя напишу, – пообещала она Абрамову.

Иван ничего не ответил. Он устал за день, хотел переодеться, умыться, поесть, остаться наедине и вспомнить глаза Абызовой, самые прекрасные глаза на свете.

– Дуболом! – прошипела Арефьева.

Абрамов мысленно усмехнулся: «Нашла чем оскорбить! Меня так всю жизнь зовут».

Летом 1960 года Ивану Абрамову исполнилось восемнадцать лет. Он готовился уйти в армию, но готовился по-своему: не пьянствовал с дружками, не волочился за каждой юбкой, а усиленно занимался спортом. В то время семья Абрамовых жила в пригородном поселке Предзаводском в двухэтажном кирпичном доме с печным отоплением. За поселком была разрушенная насосная станция, пустырь, поросший одинокими колючими кустарниками, и пыльная грунтовая дорога, ведущая в свиноводческий совхоз «Путь Октября». За пустырем начинался частный сектор, неофициально называемый Нахаловка. Пацаны из Предзаводского и Нахаловки враждовали. Корни их взаимной неприязни уходили в послевоенные годы, когда поселок Предзаводской стал расширяться и вплотную подошел к частному сектору. Делить парням было нечего, но нахаловские считали, что они являются истинными хозяевами пустыря и разрушенной насосной станции. Предзаводские пацаны имели на этот счет другое мнение. К тому же девушки! Любовь вспыхивала независимо от места жительства, и тогда начинались страдания в духе бессмертной драмы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Вместо враждующих семей в Сибири были группировки молодежи, на дух не переносившие друг друга. По неписаным законам парень из Предзаводского не мог проводить девушку из частного сектора до дома, и наоборот. Вторгшегося чужака местная шпана немедленно избила бы, чтобы неповадно было на чужое добро зариться. Но все равно, вопреки запретам, молодые люди из географически враждебных населенных пунктов влюблялись, встречались на пустыре, и это зачастую приводило к конфликтам, которые заканчивались не только разбитыми носами и выплюнутыми из окровавленного рта зубами, но и кое-чем более серьезным.

В конце августа приятель Абрамова по кличке Воробей, невысокого роста щуплый паренек, провожал девушку до насосной станции. Дальше ему путь был заказан. У руин станции его поджидали трое парней из Нахаловки. Расстановка сил была ясна с первого взгляда. Возлюбленная Воробья попыталась предотвратить драку, но ее соседи по частному сектору слышать ничего не желали. Один из них грубо оттолкнул девушку, сжал кулаки и двинулся на Воробья, но щупленький паренек из Предзаводского был не лыком шит. Неделю назад его дядя, брат матери, в очередной раз освободившийся из мест лишения свободы, привез племяннику подарок – настоящий выкидной нож – предел мечтаний любого пацана. Воробей в безвыходной ситуации не струсил, выхватил нож, выщелкнул лезвие и прохрипел:

– Кто первый? Подходи! Кишки выпущу.

Нахаловские замерли на месте. Получить ножом в бок из-за соседки не хотелось, но и отступить они не могли. Если бы они ретировались, то по законам улицы опозорились бы на веки вечные. Позор для настоящего пацана – хуже смерти. Выход нашел семнадцатилетний парень по кличке Окурок, один из предводителей нахаловской молодежи.

– Что, без ножа слабо за себя постоять? – с издевательской ухмылочкой спросил он.