– Окно было закрыто на задвижку, сэр, но и дверь была заперта, и мы не могли найти ключ.

Джепп кивнул:

– Да, не повезло. Кто бы это ни сделал, он запер за собой дверь и понадеялся, что отсутствие ключа не заметят.

– C’est bête, ça![6] – пробормотал бельгиец.

– Пуаро, старина, не судите всех по вашему блестящему интеллекту! На самом деле такие маленькие подробности очень часто упускают. Дверь заперта. Ее вскрывают. Женщина найдена мертвой – пистолет в руке – явное самоубийство – она заперлась, чтобы покончить с собой. Ключи никто не ищет. Хорошо, что мисс Плендерли вызвала полицию. Она могла позвать пару шоферов и высадить дверь – и вопрос о ключе так и не возник бы.

– Да, полагаю, все верно, – сказал Эркюль Пуаро. – Такова реакция большинства людей. Ведь полицию зовут в последнюю очередь, не правда ли?

Он по-прежнему не отводил взгляда от тела.

– Вас что-то настораживает? – спросил Джепп.

Спросил полицейский как бы между прочим, но глаза его смотрели остро и внимательно.

Эркюль Пуаро медленно покачал головой:

– Я смотрел на ее часы.

Он наклонился и чуть коснулся их кончиком пальца. Это было изящное ювелирное изделие на черном муаровом ремешке на запястье руки с пистолетом.

– Шикарная вещица, – заметил Джепп. – Наверняка дорого стоит! – Он вопросительно искоса глянул на Пуаро. – Может, в этом что-то есть?

– Да, возможно.

Сыщик отошел к бюро. Оно было с откидывающейся крышкой, изящной, под стать цвету и узору.

В центре, перед красивым зеленым лакированным пресс-папье, стояла массивная серебряная чернильница. Слева от пресс-папье находился лоток для перьевых ручек из изумрудно-зеленого стекла, в котором лежали ручка с серебряным пером, палочка зеленого сургуча, карандаш и две марки. Справа от пресс-папье находился передвижной календарь с указанием дня недели, даты и месяца. Там же стоял маленький стеклянный флакон, а в нем – ярко-зеленое гусиное перо. Пуаро вынул его и осмотрел, но на пере не было чернил. Оно явно стояло здесь для украшения, не более того. Писали ручкой с серебряным пером – оно было запачкано чернилами. Взгляд сыщика упал на календарь.

– Вторник, пятое ноября, – сказал Джепп. – Вчера. Все верно. – Он повернулся к Бретту: – Как давно она мертва?

– Она убита в одиннадцать тридцать три вчера вечером, – тут же ответил Бретт. Затем ухмыльнулся, увидев озадаченное лицо Джеппа. – Простите, старина, – сказал он. – Пришлось изобразить книжного супердоктора. На самом деле – около одиннадцати плюс минус час, точнее не скажу.

– О… а я уж подумал, что часы остановились или что-то в этом роде.

– Остановились, но в четверть пятого.

– Полагаю, вряд ли она могла быть убита в четверть пятого.

– Можете даже не думать об этом.

Пуаро перевернул пресс-папье.

– Хорошая идея, – сказал Джепп. – Но все зря.

Пресс-папье продемонстрировало девственно белый лист промокательной бумаги. Пуаро просмотрел другие листы, но там было то же самое.

Он занялся мусорной корзиной. В ней лежали два или три разорванных письма и реклама. Разорваны они были только пополам, так что восстановить их не стоило труда. Просьба о денежном пожертвовании от какого-то общества помощи бывшим военнослужащим, приглашение на коктейль на 3 ноября и записка о встрече с портнихой. Реклама представляла собой объявление о меховой распродаже и каталог из универмага.

– Ничего, – сказал Джепп.

– Но это странно… – сказал Пуаро.

– В смысле, что самоубийца обычно оставляет предсмертную записку?

– Именно.

– Одним доказательством больше в пользу убийства. – Джепп отошел. – Сейчас раздам поручения моим людям. А мы пойдем и допросим мисс Плендерли. Идете, Пуаро?