Однако тем не менее принялась рассказывать о книге.

Едва ступив в Леттер-Энд, Энтони убедился, что лучше было бы оставаться в городе, махнув рукой и на Джимми, и на дела. Десять дней назад, когда он уезжал, обстановка в доме казалась нерадостной, но то был рай по сравнению с тем, что обнаружилось теперь. Вид Минни прямо-таки ужаснул его. Она походила на лунатичку, не замечавшую окружающих в каком-то горестном сне. Ему вспомнилась картина, которую он видел однажды и с тех пор не мог забыть. Художник изобразил девушку, которую вот-вот расстреляют как шпионку. На картине она выглядела еле живой. И вспоминалась ему при каждом взгляде на Минни Мерсер. Неудивительно, что бедняга Джимми беспокоился из-за нее.

Во время разговора в кабинете с двоюродным братом Энтони забеспокоился и о нем. Что-то было неладно, и ему стоило лишь увидеть за ужином его и Лоис, дабы понять, что между мужем и женой возникли трения. Лоис выглядела превосходно и не упускала возможности покрасоваться. На Джимми она поглядывала с легким презрением. Обращалась к нему «дорогой» ледяным голосом – который тут же ласково смягчался при обращении к Энтони. Потом понижался почти до шепота, который Джимми, сидевший на другом конце стола, тщетно пытался расслышать.

Энтони сидел рядом с ней. От хозяйки нельзя отворачиваться. Нельзя пересесть на другое место. Он говорил довольно громко, старясь сделать разговор общим. Отвечала только Джулия. Элли выглядела изможденной. Минни пребывала будто во сне, а Джимми определенно находился в каком-то странном настроении. Обычно пьющий меньше всех, он налил себе такую большую порцию виски, что Лоис подняла брови, и выпил, почти не добавляя содовой. Потом повторил.

Вспоминая впоследствии этот вечер, Энтони задался вопросом, мог ли он своим поведением что-то изменить. И пришел к безысходному сознанию, что слишком много людей было вовлечено во все это. Существовало очень сильное подводное течение. Его усилий оказалось бы недостаточно, чтобы остановить поток, несущий их к катастрофе.

Если бы Джимми не попросил Джулию спеть, не настаивал бы, пока отказ не стал глупостью; если бы Энтони не пошел в сад с Лоис; если бы Джимми не взвинчивал свое упрямство, уязвленные чувства и смутные подозрения большими дозами виски; если бы Глэдис Марш не вздумала принимать ванну… Что проку во всех этих «если бы»? Порой нарастающий гнев, подобно огню, начинает поглощать то, что предназначено для тушения, обращать все усилия обуздать его в еще больший жар.

Устраивая в гостиной перестановки, Лоис убрала оттуда пианино. Считалось, что оно где-то хранится, но Джулия откровенно сказала, что Лоис его продала. Однако в классной комнате было старое пианино, и все перешли туда, когда Джимми потребовал, чтобы Джулия спела.

Лоис подняла брови и издала ледяной смешок:

– Мой дорогой Джимми, как допотопно! Я полагала, что с «чуточкой музыки после ужина» давно покончено!

Он бросил на нее возмущенный взгляд:

– А вот я люблю музыку после ужина. Я хочу послушать пение Джулии. Не слышал его несколько лет. Садись и начинай. Может, пение подсластит этот отвратительный кофе.

Брови Лоис поднялись опять.

– Тебе не обязательно его пить.

– Черт возьми, ты прекрасно знаешь, почему я его пью.

Лоис засмеялась.

– Последняя причуда Джимми! – сказала она Энтони. – Если меня отравят, он отравится тоже. Трогательная преданность – не так ли? – Взяла свою чашку с подноса и подошла к окну, где Энтони стоял вполоборота к комнате. – Настроение у него отвратительное, правда? – Она даже не потрудилась понизить голос. – Мы поссорились из-за коттеджа Ходсона. Понимаешь, мне он нужен для Гринэйкров. И все было уже устроено – старик собирался ехать к снохе в Лондон, где за ним был бы должный присмотр. Но теперь Джимми разбивает мой замечательный план, говорит, что не потерпит этого. Что скажешь об этом? Я вне себя.