Второго марта на ближнюю дачу вызвали и сына Сталина – Василия. Он тоже сидел несколько часов в большом зале, полном народа, но он был, как обычно в последнее время, пьян, и скоро ушел. В служебном доме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что «отца убили», «убивают», – пока не уехал, наконец, к себе.
Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе – он был уверен, что отца «отравили», «убили», он видел, что рушится мир, без которого ему существовать будет невозможно (интересно было бы узнать, с чего это он взял, что отца «отравили» или «убили»? – А.К.).
В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно – на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, – что не так лечили, не так хоронили. Аллилуева на многих страницах воспроизводит трагедию брата, уволенного со всех постов, ведшего беспутный образ жизни, отсидевшего срок в тюрьме и скончавшегося в Казани в 1962 году в своей однокомнатной квартире. Он прожил всего 41 год.
Книга С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу», откуда взят этот пересказ эпизода о смерти Сталина, написана в 1963 году. Советский читатель получил возможность ознакомиться с ней только через четверть века. В 1968–1988 годах автор работала над новым произведением, названным ею «Книга для внучек». Ждать появления его в советской печати пришлось совсем ничего – в 1991 году журнал «Октябрь» опубликовал эту работу. Светлана Иосифовна опять возвращается к теме внезапного заболевания своего отца, а также смерти брата Василия, и считает необходимым дополнить свои старые книги нижеследующими фактами.
Последний разговор с отцом у нее произошел в январе или феврале 1953 года. Он внезапно позвонил и спросил, как обычно, безо всяких обиняков: «Это ты передала мне письмо от Надирашвили?» Дочь ответила отрицательно, поскольку существовало железное правило: писем отцу не носить, не быть «почтовым ящиком».
Через несколько дней после смерти Сталина в квартире в доме на набережной, где жила Светлана Иосифовна, раздался звонок. В дверях стоял незнакомый человек, который назвался Надирашвили. Он спросил, где живут Жуков и Ворошилов, у него собран материал на Берию. Аллилуева ответила: Жуков – на улице Грановского, а Ворошилов – в Кремле, туда без пропуска не войдешь. Через день после этого разговора, а может, даже в тот самый день ей позвонил Берия. Начал издалека, а потом без всякого перехода вдруг спросил: «Этот человек – Надирашвили, который был у тебя, – где он остановился?»
Светлана Иосифовна поразилась осведомленности Берии. А потом ее вызвали к Шкирятову и потребовали объяснений – откуда она знает клеветника Надирашвили, почему он к ней приходил и как она ему содействовала. Более того, ей даже объявили строгий выговор «за содействие известному клеветнику Надирашвили». Правда, потом, после ареста Берии, выговор сняли.
«Таинственный Надирашвили, как я полагаю, – пишет Аллилуева, – все же сумел как-то передать Сталину что-то насчет деятельности Берии. Последовали немедленные аресты всех ближайших к Сталину лиц: генерала охраны Н. С. Власика, личного секретаря А. Н. Поскребышева. Это был январь – февраль 1953 года».
Здесь С. Аллилуева допускает неточность, на которую Н. Зеньковичу следовало бы обратить внимание читателя. На самом деле генерал Н. С. Власик был арестован 15 декабря 1952 года, а А. Н. Поскребышев в январе следующего года.
«Академик В. Н. Виноградов уже находился в тюрьме, а он был личным врачом Сталина, и кроме него никто близко не подпускался. Поэтому, когда во вторую половину дня 1 марта 1953 года прислуга нашла отца лежащим возле столика с телефонами на полу без сознания и потребовала, чтобы вызвали немедленно врача, никто этого не сделал.