И уже почти решила, как Пенелопа выбрала место у очага, но опоздала…

Боб вдруг вернулся домой необыкновенно рано и с порога решительно заявил, что раз Катя не может отказать своему заказчику, то он вынужден, просто вы-нуж-ден поехать на Ибицу с Сиреной. И даже продемонстрировал эту, приведенную с собой, Сирену. Чтобы охарактеризовать ее, Кате понадобились всего два слова: шлюха малолетняя.

Из последних сил стараясь держать себя в руках, Катя заверила любимого, что чемодан со всеми его вещами будет приготовлен Бобу к утру.

За вещами Боб приехал другим вечером и привез с собой на этот раз не свою малолетнюю шлюху, а симпатичного рыженького щенка за пазухой. Это был замечательный, еще не вытянувшийся в длину собачий карапуз с глубокой скорбной складочкой на лбу и чисто-розовым гладким пузом. От него нежно пахло молоком.

Боб похвастался, что подарил ему щенка сам имярек, фамилию которого нетусовочная Катя тут же забыла, от своей сто раз породистой, преэлитной суки. Добавил, что на Ибицу собаку везти невозможно, а оставить не с кем, и предложил Кате приютить щенка у себя. На время.

Когда Катя принялась сопротивляться, он назвал ее мелочной, низкомстительной и бесчувственной…

Боб ушел, таща за собой нажитое барахло, а Катя осталась стоять в дверях с раскрытым ртом, щенком на руках и напутствием:

– На улицу не выносить, поить только кипяченой водой!

Сразу же оказалось, что кроме кипяченой воды таксик хочет еще и есть, и в ночи Катя поплелась в ближайший открытый магазин за молоком и геркулесом. Пока она варила и остужала кашу, он мужественно и тихо ждал у ног, следя за Катей черными виноградинами глаз и морща лобик. Катя гладила его по голове, уговаривала подождать чуть-чуть, а он ставил ей на колени толстенькие когтистые лапки и лизал руку, заглядывая в глаза.

Скорбеть по Бобу было некогда. Они ели кашу, писали на газетку, залезали во все уголки квартиры и снова писали. В третьем часу ночи щенок решил угомониться. Катя положила его на стареньком одеяльце в придвинутое к кровати кресло и мягко наказала «Место», поглаживая по теплой гладкой голове. Щенок послушался и свернулся тугим калачиком в кресле.

Проснулась Катя через час, почувствовав, как коварный такс притуляется у нее под боком. Бережно переложила теплый комок обратно в кресло, приговаривая сквозь сон «Место, малыш, место», и накрыла своей рукой. Щенок моментально обхватил руку двумя лапами и щекотно уткнулся теплым сонным носом.

Еще раз пять она возвращала его обратно в кресло, стоило лишь убрать затекшую, неудобно вывернутую руку. Он не ныл, только глубоко и протяжно вздыхал в одиночестве, без матери и собратьев, и от этого у Кати щемило сердце. Было ужасно жалко маленького сироту, а еще жальче брошенку-себя, которой некуда ткнуться холодным носом и некому положить уверенную большую руку ей на голову.

Утром встала разбитая, невыспавшаяся, с красными глазами и возмутительными желтыми мешками под ними. Сердитая и несчастная, слонялась из угла в угол, не понимая, за что приниматься, и только маленький таксик, источник хлопот и ночных волнений, скрашивал недоброе одинокое утро. Он громко, оптимистично цокал коготками по паркету, весело и тоненько лаял и поминутно тыкался холодным влажным носом в Катины голые ноги.

Катя взяла его на руки, и он тут же приветливо вылизал ей ухо. Катя поцеловала пахнущий молоком крошечный кожаный нос, потерлась щекой о нежную макушку, потрепала уши-тряпочки и тихо сказала:

– Спасибо тебе, малыш, без тебя мне было бы совсем плохо…