Днем Катя деловито выслушивала, заучивала и записывала диковинные слова, а вечером спешно звонила маминому брату, старому морскому волку, и требовала разъяснений. В голове все путалось и перемешивалось, а старик доходил до истерического хохота и гипертонического криза. Легко хохотать, когда сам ты учил всю эту абракадабру постепенно, с первого курса, а Катьке надо выучить все сразу!..

Она постигала корабельное нутро, как постигают на первом курсе анатомию человека: где-то осмысленно, а по большей части бессознательно, лишь твердо зная, что без «судовой анатомии» никогда не постигнет «корабельных болезней».

И она сделала это! Научилась разговаривать, вызывая к себе уважение знанием терминологии и проблемы, а когда перестала бояться, то поняла, что «морские волки» совершенно не страшные люди, просто сплошь и рядом «делают вид». На деле они понимали чуть больше, а иногда и меньше Кати.

Спору нет, в силовых установках Катя разбиралась не очень, только с точки зрения создаваемых ими шума и вибрации, влияющих в итоге на микроклимат. Для оценки ходовых качеств и безопасности мореплавания приглашали других специалистов. Но судовые системы Катя освоила «на пять». Судовое водоснабжение, канализация, вентиляция представлялись ей ясными и логичными совершенными структурами. Или же нелогичными и несовершенными – в зависимости от обстоятельств.

Она даже чертежи и спецификации научилась читать почти с лету, как музыканты читают ноты с листа. Поэтому и кустарные, самопроизвольные изменения в системах находить умела. Простите, не кустарные изменения, а «нештатные врезки»… Она четко понимала, как улучшить и наладить быт людей, немалую часть своей жизни проводящих в железных коробках в изоляции от цивилизованного мира, как организовать их безопасное и правильное питание, как уберечь их от электромагнитных излучений антенн.

Иногда она спрашивала сама себя: кого в ней больше – врача или инженера, и порой затруднялась с ответом.

Шестилетняя дочка Катиной подруги в детском саду так охарактеризовала «свою любимую тетю Катю»:

– Она работает в такой специальной больнице для пароходов. Когда пароходы болеют и начинают чихать и кашлять, тетя Катя приходит и их лечит.

Катька была в полнейшем восторге от такой характеристики. Воистину: устами младенца…

Однако, несмотря на возросший профессионализм, для многих Катерина все равно оставалась в первую очередь женщиной. Ее замечали при первой же встрече, приглашали, ухаживали – то наивно и трогательно, а то бесцеремонно и напрямик, норовили поддержать под локоток на крутом трапе, подать руку на шатких сходнях, поднести сумку, подать пальто и даже помешать в чашке сахар.

Называли ее не всегда по имени-отчеству или «доктором», а иногда придумывали обращения вроде «девушка», «милая», «хозяйка» и даже просто «мать».

Несколько раз ей по-деловому сулили денег за скорый интим прямо в каюте, предлагали просто интим, без денег, напрашивались вечерком в гости и даже приглашали в гости к себе.

Иногда Катя пыталась совместить работу с личной жизнью, набила себе на этом шишек, наступила несколько раз на одни и те же грабли и поняла, что ничего хорошего все равно не получится…

Легче всего получалось просто шутить и приятельствовать, дружить со всеми и не более того.

Вот здесь и приросло постепенно к лицу выражение доброжелательной строгости, мягкой иронии, а дальше и вправду: «Не приставайте ко мне, я не пью, интим не предлагать!»

– Вот и не предлагайте мне ничего! Оба мы от этого только выиграем! – воскликнула Катя как можно веселее и радушнее, пытаясь скрыть неловкость и растерянность.