Кинтайр помнил рассказ Брюса. Сильный ветер принес неожиданный густой туман. Такое время от времени случается. Корабли плыли в тумане, столкнулись и затонули. Расследование береговой охраны пришло к выводу, что это деяние бога. Майкелис судился, но проиграл дело в суде. Затем ради своих сыновей Питер и Анжело неохотно заключили мир.

То, что произошло потом, возродило старую ненависть, с процентами за двенадцать прошедших лет.

– Заткнись, – сказал Джин. Кинтайр видел, что он тоже пьян, но способен контролировать все, кроме своих эмоций. – Заткнись, Пит! Это был несчастный случай. Зачем ему было уничтожать собственный бизнес?

– Он за это получил ресторан, – пробормотал Майкелис. – А мы что?

– Послушайте, – сказал Кинтайр не очень искренне. – Я нейтральная сторона. Я не обязан был приходить сюда, и для меня здесь ничего нет. Но будете ли слушать?

– Если вы тоже будете слушать, – сказал Джин. Он налил себе еще вина. – Я знаю, что Ломбарди говорили обо мне. Давайте я вам расскажу о них.

Где-то в глубине сознания Кинтайра прозвучал негромкий предупредительный сигнал. Он ухватился за ручки стула и сжал их. Не было времени разбираться в причинах; он только знал, что, если позволит Джину говорить о Коринне, будут неприятности.

– Не нужно, – холодно сказал он. – Этот аспект меня не интересует. Я пришел сюда, потому что не считаю, что вы убили Брюса Ломбарди, а полиция может подумать, что убили.

Это остановило их. Питер Майкелис поднял голову, его лицо побледнело. Джин поджал губы, и на его лице не было никакого выражения. Он не отрывал взгляда темных глаз от Кинтайра и спокойно спросил:

– Это к чему?

– Кто-то вечером в прошлую субботу вызвал Брюса в Город, – сказал Кинтайр. – Его тело нашли утром в понедельник. Вы хорошо знаете, что, если бы позвонили ему и предложили помириться, он тут же примчался бы. Где вы двое были в этот уикэнд?

– Ну… – Голос Питера Майкелиса дрогнул. – В субботу я весь день был дома, занимался домашней работой. Вечером пошел выпить, утром в воскресенье церковь, да, потом вернулся поспать. Да, в этот вечер я играл в пинокль перед складом…

Он замолчал.

– Значит, никто не заходил? – спросил Кинтайр. – Никто не может подтвердить, что Брюс не лежал здесь связанный и с кляпом во рту?

– Да что!..

– Эй! – Джин Майкелис встал на ноги. Это было единое стремительное движение, Джин поднял себя на руках. Его алюминиевые ноги в поисках опоры широко разъехались. Ему удалось схватить один костыль и опереться на него.

– А вам какое дело? – рявкнул он.

Могу ли я сказать, что сам не знаю? подумал Кинтайр. Могу ли сказать, что я здесь потому, что меня попросила девушка, которую я едва знаю?

Вряд ли.

Он небрежно откинулся на спинку и сказал:

– Я хочу заключить мир между вашими семьями. Считайте, что я делаю это ради Брюса. Я признаю, что он мне нравился. А вы всегда ему нравились, Джин. Если вы по-прежнему будете выражать свою ненависть к Ломбарди, полиция очень заинтересуется, чем вы занимались в уикэнд. Где вы были?

Джин ссутулился.

– Не ваше проклятое дело!

– Значит, вас не было дома?

– Не было. А если хотите узнать больше, покажите свой значок.

Кинтайр вздохнул.

– Ну, хорошо. – Он встал. – Я ухожу. Копы не будут любезны, если вы не захотите сотрудничать с ними.

Он посмотрел мимо Джина в окно. Дыра в полую тьму. Может, это последнее, что видел в своей жизни Брюс: из всего великолепия и разнообразия земли только грязное окно, ведущее в темноту.

– Я этого не делал, – сказал Джин. – Мы не делали. – Он оскалил зубы. – Но я трижды благодарю того, кто это сделал. Я хотел бы увидеть их всех, эту его сестру…