– Прочитаю, – сказал ему Бук. – Только сначала вы должны узнать мою точку зрения. Мы находимся в состоянии войны. Нравится нам это или нет, но мы должны объединиться. И с Краббе, и с прогрессистами. Я намерен работать над созданием широкого, всеобъемлющего соглашения. Война не время для межпартийных разборок.

Плоуг вздохнул:

– Прекрасная позиция. Монберг разделял ее. К сожалению…

– Я не Монберг.

Бук перелистывал бумаги, приготовленные для него Плоугом, и вдруг замер. В одной из папок лежало несколько фотографий, таких кровавых и жестоких, что Буку показалось, что его день из сновидения превратился в кошмар.

Женщина в голубом халате, привязанная к столбу, покрытая кровью, на шее и на груди ужасные раны. Крупным планом бледное лицо, мертвое, но все еще полное боли и страха.

Плоуг шагнул к нему, сконфуженно приложив руку ко рту.

– Простите. Я не проверил содержимое папок, собирая документы.

– Это та женщина из Минделундена? – спросил Бук, припомнив газетные заголовки.

– Монберг проявлял к делу особый интерес и просил держать его в курсе всех подробностей.

– Я не знала об этом, – сказала Карина. – Он не говорил…

– Он просил держать его в курсе, – повторил Плоуг довольно сердито.

– Если нужно было знать Монбергу, то, значит, нужно знать и мне, – сказал ему Бук.

Вид крови его не шокировал. В душе он оставался фермером, практичным человеком, и не сторонился суровой действительности.

– Чуть позже, – пообещал Плоуг и, подойдя к столу, сложил фотографии обратно в папку.

Рабен провел день в тюремной мастерской, сколачивая птичьи кормушки для парков. Одной и той же формы, снова и снова. У него стало хорошо получаться. Может, настолько хорошо, что ему удастся устроиться где-нибудь плотником.

Ему обещали, что во второй половине дня будет получен ответ на его последнюю просьбу об освобождении. Он ждал до четырех, а потом, измученный скукой однообразного труда и ожиданием, выскользнул из боковой двери, прошел к проволочному забору, что отделял тюрьму от больницы.

По другую сторону забора по дорожке в направлении автомобильной парковки шагала директор тюремной больницы Тофт – бледная светловолосая женщина, красивая, как снежная королева, и знающая это.

Рабен встал у забора, просунул пальцы в проволочную сетку и дождался, когда она остановится около него. Один из охранников заметил это, заорал, чтобы Рабен отошел от забора. Тофт улыбнулась, сказала охране, что все в порядке. У Рабена упало сердце. Обычно такая любезность сопровождала плохие новости.

– Как вы думаете, что они решили? – спросил он, когда охранник удалился.

– Я не могу говорить с вами об этом. Вам следует спросить у своего адвоката.

– Адвокат придет только на следующей неделе.

Она пожала плечами:

– Придется подождать.

И Тофт снова направилась к машинам.

– Я же не для себя! – вскричал он, двигаясь за ней вдоль забора. – Моя жена очень волнуется. Она ждет моего звонка. Я не знаю, что ей сказать.

– Скажите правду: вам еще не сообщили.

– Я смогу найти работу через клуб ветеранов-афганцев. Мне помогут с жильем.

– Жаль, что вы не сказали мне об этом чуть раньше.

– Если новости плохие, ради бога, скажите сразу.

Тофт остановилась. Рабен изо всех сил старался сдержать свою вспыльчивость.

Эта женщина наслаждалась властью над заключенными и с удовольствием демонстрировала ее им.

– Медицинская комиссия дала положительное заключение. Но это только начало. Окончательное решение будет принимать служба пробации и Управление тюрем.

– А если они скажут нет?

– Тогда вы подождете шесть месяцев и попробуете снова…