– Вот тут еще о приапизме... – продолжил читать Ребров. – Употребление таблеток не приводит к заболеванию приапизмом. Что это такое, Максимыч?

– Это, милый юноша, когда твое достоинство все время находится в полной боевой готовности.

Тут позвонили из «дежурки» ОВД «Стригунино», сказали, что машина к выезду готова.

Петрович, бессменный водитель потрепанного «жигуль-шестерки» равнодушно спросил:

– Куда?

Баздырев назвал адрес, одновременно доставая из пачки сигарету для Петровича. Это был тайный ритуал, который знали «старики». Поднеся огонек зажигалки, Максимыч спросил:

– Как там дача?

Дача – это была излюбленно-больная тема для Петровича. Он строил и достраивал ее всю жизнь, но ограничивался короткими ответами, впрочем, с удовольствием.

– Шифер завез, под цвет кирпича. Осенью крышу перестилать буду.

После этого из Петровича можно было выжимать и сто двадцать километров в час, и работы по четырнадцать-пятнадцать часов. Единственное, что он не любил в этих экстремальных ситуациях, когда ему не объясняли, на кой хрен он сюда приехал и что тут случилось, в смысле – кратко изложить историю.

– Кстати, телефоны Зайцевых пробил? – спросил Баздырев.

– Да, вот ребята записали: домашний и сотовый Аллы Сергеевны.

Баздырев набрал номер. Домашний телефон не отвечал. Время было уже 9.40, и Максимыч выразил мнение, что, женщина, скорей всего, поехала на работу. Конечно, он мог сразу позвонить по сотовому телефону, но схитрил. И теперь по заведенному правилу следующим должен был звонить напарник. Такие звонки, когда ты поневоле становишься вестником смерти, для Максимыча, были как ножом по сердцу. По телефону обычно не сообщали печальное известие. Иногда посылали на это неблагодарное дело участковых уполномоченных. Но сейчас у оперов была веская причина самим сообщить о гибели Зайцева.

– Набирай сотовый! – сказал Баздырев. – Скажешь типа, с вашим мужем Зайцевым Борисом Петровичем случилась... беда. Не по телефону, типа есть нюансы. Спроси адрес.

Ребров набрал номер, представился и повторил в точности то, что посоветовал Максимыч.

– Алла Сергеевна, не по телефону. Есть причины. Назовите адрес, мы тут же приедем.

Ребров достал ручку и сделал запись в блокноте.

– Ждет нас в офисе строительной компании «Открытые окна». Поехали!

– Ну, и как восприняла?

– Ну, как... Ради бога, скажите, что с ним, он живой?.. Вот... А вот теперь твоя очередь, Максимыч, говорить, что муж умер при загадочных обстоятельствах.

– Разберемся.

– Максимыч, ты забыл, кто последний раз извещал потерпевшую сторону о гибели фигуранта?

– Это – тот, который попал под электричку? Ну, ты мастак, нашел, чем козырять. Сожительница бомжа... Она так и не поняла, чего мы хотим от нее. У меня деньги на водку клянчила. Нет, Ребров, бомжиха в зачет не идет.

– Черствый вы человек, Василий Максимович. Бомжиха тоже человек, и ничто человеческое ей не чуждо.

– Особенно ее бурная радость, когда получила от меня тридцать рублей на бутылку. И только после этого вспомнила, что спутника жизни звали Вовкой.

Оставшуюся часть пути ехали молча. Уже два года Ребров работал в «убойном отделе» вместе с Максимычем. И хоть и пикировался с ним иногда на равных, но улавливал, чувствовал те особые моменты, когда Баздырев неожиданно умолкал, забывал о своих прибаутках, подначках, сосредоточивался, как охотничья собака, почуявшая след. Он так и говорил: «Я – бешеная милицейская собака!»

Строительная компания «Открытые окна» находилась в одном из особняков в начале проспекта Мира. У входа топтался охранник в черной униформе. Баздырев показал удостоверение и сказал, что их ждет Алла Сергеевна. Стражник попросил подождать в вестибюле. Тут же появился старший охранник, посмотрел оба удостоверения и попросил следовать за ним.