Девушка замерла, не двигаясь. Поднос начал медленно наклоняться. Я еле успела подхватить его и вынуть из ослабевших женских рук.

– Это будет не больно. Даже – приятно.

А в следующую секунду я натурально заорала. Это, если что, была естественная реакция организма. Николас слегка поднял голову вверх, будто ему давит воротник, его лицо исказила гримаса, а верхняя губа поднялась вверх. Оно и понятно. Из-под нее показались два клыка, которых точно не было до этого мгновения. Мужчина тихо рыкнул, а потом вонзил зубы в шею официантки. Твою мать! Я вскочила на ноги, уронив поднос. Тарелки упали, все рассыпалось. Однако, эта парочка даже не пошевелилась. Девушка откинула голову назад, подстраиваясь под удобство того, кто в полном смысле этого слова, пил ее кровь. Причем, она выглядела так, будто вот-вот ее накроет оргазм, отвечаю. Даже немного постанывала, закатив глаза.

Вот только в этот момент мне стало страшно. Реально страшно. От того, что я тоже сошла с ума. Потому что все происходящее не может быть настоящим. Никак.

Николас с неохотой оторвался от официантки, провел языком по тому месту, где виднелись две кровоточащие ранки и они затянулись. Пропали. Вообще. Кожа была совершенно чистой теперь. Он взял девушку за плечи, повернул к себе лицом и посмотрел ей в глаза.

– Ты принесла ужин, а потом ушла. Ничего не было.

– Я принесла ужин, а потом ушла. Ничего не было… – Ее голос звучал так же, как голос дальнобойщика, когда мой похититель велел идти ему своей дорогой. Неживой, немного сонный.

– Уходи. – Велел Николас и отошёл в сторону.

Официантка, словно кукла, на не гнущихся ногах, подошла к двери, открыла ее и покинула номер.

– Мандец… – Сказала я и тоже покинула номер. Образно выражаясь. Меня накрыла спасительная темнота обморока.

Детство. Задний двор нашего дома. Мне около пяти лет. В тот год отец продал квартиру и мы переехали в пригород. Он объяснил такое решение желанием воспитывать ребенка на свежем воздухе. Не знаю, что это за воспитание пришло ему в голову, потому что именно тогда он начал заниматься моими тренировками.

– Алина, закрой глаза и попробуй понять, где я нахожусь.

Это стало нашей ежедневной игрой. Отец выходил со мной на улицу, туда, где находился сад, прятался среди деревьев, а потом заставлял меня с закрытыми глазами определить, за какой яблоней он притаился.

– Алина, прислушайся к себе. Ты сможешь. Просто прислушайся.

В тот день все было, как обычно. Ровно до того момента, пока отец вдруг не замер так, словно ему отказали все конечности разом. Странно, но стоя посреди сада с закрытыми глазами, я вдруг почувствовала это. Он просто перестал дышать.

– Тихо. Не смотри! Не двигайся.

Он отдал эти непонятные приказы, а потом сам пошел куда-то в сторону дома. Я слышала, как шелестит трава под его ногами.

– Папочка…

– Алина, стой! Прошу, стой на месте. И не открывай глаз. Все хорошо. Это новое условие игры.

Он говорил тихим, размеренным голосом, но я ощущала, как бешено бьётся его сердце. Серьезно. Или это звенело в ушах от жары. Не знаю.

Отец подошёл к двери дома, которая вела на задний двор, положил руку на нее, собираясь толкнуть створку с силой, будто за ней кто-то находился, однако, через минуту облегчённо выдохнул и сделал шаг назад.

– Ушла…

– Папа, кто ушла? Можно я открою глаза?

– Да, солнышко, открывай. Все хорошо.

Голос отца прозвучал так отчётливо, что я, вздрогнув, подняла резко веки и уставилась в грязный потолок.

Черт… Все та же гостиница. Мне приснился эпизод из детства. Интересно, сколько я была в отключке?