– Тебя, – буркнул он, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Линда, подумал Валландер. Наверняка Линда.

Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.

– Она умерла, – сказал он.

– Приходила в сознание?

– Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.

– Сказала что-нибудь?

Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:

– По-моему, тебе лучше приехать в город.

– Что она сказала?

– Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.

– Я еду в больницу.

– Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.

Курт Валландер положил трубку.

– Мне надо ехать.

Отец смотрел на него со злобой:

– Тебе нет до меня никакого дела.

– Я приеду завтра, – сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. – Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.

Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.

– Буду завтра в семь, – сказал он.

И поехал назад в Истад.

Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.

– Рюдберг ждет в столовой.

Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.

В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.

Курт Валландер присел напротив.

– Сними пальто, – сказал Рюдберг, – иначе замерзнешь, когда выйдешь на улицу.

– Сначала я хочу услышать, что она сказала. Потом решу, снимать пальто или нет.

Рюдберг пожал плечами:

– Она умерла.

– Это я уже понял.

– Но она пришла в себя незадолго до смерти.

– Говорила что-нибудь?

– Это сильно сказано – говорила. Шептала. Или шипела.

– Записали на магнитофон?

Рюдберг покачал головой.

– Нечего было писать. Даже и расслышать было почти невозможно. В основном бред. Но я записал все, что понял.

Он вытащил из кармана видавший виды блокнот, стянутый широкой аптечной резинкой. Из блокнота торчал карандаш.

– Она назвала имя мужа, – сказал Рюдберг. – Думаю, хотела узнать, как он себя чувствует. Потом что-то непонятное. Я попытался спросить, кто к ним приходил ночью. Знала ли она их, как они выглядели? Я спрашивал все время, пока она была в сознании. И мне кажется, она меня поняла.

– И что она ответила?

– Я понял только одно слово. «Иностранный».

– Иностранный?

– Именно так. Иностранный.

– То есть она имела в виду, что те, кто убил ее мужа, были иностранцы?

Рюдберг кивнул.

– Ты уверен?

– Часто я говорю, что уверен, если я не уверен?

– Нет.

– Вот так. Теперь мы знаем: последнее, что она произнесла на пороге смерти, было слово «иностранный».

Валландер снял пальто и налил себе кофе.

– Что она имела в виду, черт подери? – пробормотал он.

– Я сидел и думал, пока тебя ждал, – ответил Рюдберг. – Они могли выглядеть не по-шведски. Или говорить на другом языке. Или по-шведски, но с акцентом. Возможностей много.

– Что значит – выглядеть не по-шведски? – спросил Курт Валландер.

– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, – ответил Рюдберг. – В общем, мы можем только догадываться, почему она так сказала.

– А если она все выдумала?

Рюдберг кивнул:

– Тоже возможно.

– Но ты так не думаешь?

– С чего бы ей в последние секунды жизни что-то выдумывать? Старики обычно не врут.

Курт Валландер отхлебнул остывший кофе.

– Из всего этого следует, что нам надо искать следы одного или нескольких иностранцев. Лучше бы она сказала что-нибудь другое.

– Ситуация – поганей не приснится.