Но самое неприятное заключалось в том, что я подозревала, будто меня позвали участвовать в этом мероприятии не из-за уважения к моим успехам на том же поприще, а потому, что об этом попросила лично Маргарет Митчелл. Никто не говорил мне об этом прямо, но не нужно было быть детективом, чтобы понять: она слишком бурно обрадовалась моему появлению в составе жюри, постоянно вовлекала меня во все обсуждения и в конечном итоге оргкомитет пришел к выводу, что я какая-нибудь ее недалекая во всех смыслах родственница, которую нужно принимать всерьез хотя бы на время мероприятия. Там, где она проявляла снисхождение к окружающим, я пыталась прыгнуть выше головы.

Маргарет же щебетала со мной совершенно по-дружески все эти недели совсем по другой причине. Если ситуация была непонятной, я всегда обращалась к Джей Си. И эта ситуация не стала исключением, но не в ее обычном ключе. Я была практически уверена, что Маргарет Митчелл пыталась стать моей подругой или делала вид, что хочет ей стать, потому что чувствовала себя виноватой передо мной из-за Джей Си.

Он никогда не любил писательские сборища, на которых мне следовало регулярно появляться. По правде говоря, я тоже так до сих пор и не научилась чувствовать себя на них комфортно. Огромные помещения, обычно хранящие в себе непроветриваемые и несмываемые ароматы всех многочисленных прошлых мероприятий, люди, для которых самой большой задачей на вечер было найти наряд, в каком их еще не видели остальные, кочующие с одной книжной ярмарки на другую презентацию новинки журналисты. Неловкие разговоры, состоящие в основном из лести для налаживания социальных связей, вызывали головную боль, а необходимость почти всегда быть на ногах – боль в них. Конечно, там встречались и интересные собеседники, и товарищи по перу, которыми я искренне восхищалась, которых уважала, но несколько часов не очень содержательного общения даже с ними выматывали основательно.

Неудивительно, что Джей Си они привлекали еще меньше: все, что его связывало с литературным сообществом, оставалось в моих книгах и в моей скромной персоне, поэтому вытащить его за компанию на какую-нибудь из таких вечеринок было почти невыполнимой миссией. Он откровенно скучал, в разговорах с незнакомцами отпускал саркастические замечания, не стеснялся говорить, что и не слышал о большинстве присутствующих, хотя оставался, как обычно, таким очаровательным, что ему это прощали даже мужчины.

Сейчас я даже не помнила, чему посвящалась та самая вечеринка несколько месяцев назад, на которую он пошел со мной, согласившись надеть то, что выберу, потому что его обычные вещи с плеча Курта Кобейна были бы явно неуместны. Там оказалось даже весело, отчасти потому что мы еще в моей квартире, собираясь, прикончили пару коктейлей, которые с самого начала сделали все мероприятие для нас гораздо веселее, чем оно было на самом деле. Джей Си пребывал в отличном настроении, мы без остановки шутили, обсуждая окружающих или друг друга, чувствуя себя так, будто это была обычная пятница нашей студенческой жизни. Даже сейчас я вспоминала тот вечер с тем щемящим и сладким чувством ностальгии, которое дают несколько бокалов алкоголя и понимание того, почему ты дружишь с человеком столько лет и почему так должно быть всегда.

Естественно наше неуемное веселье привлекало всеобщее внимание, а свежая и еще не примелькавшаяся кровь в лице обаятельного Джей Си привлекала его еще больше, поэтому вокруг нас постоянно образовывался и изменялся неровный кружок людей, готовых пообщаться неформально. И очередной волной изменений в этом кружке к нам принесло и Маргарет Митчелл.