Она замолчала, и Маша подумала, что у духов, наверное, тоже есть чувства. И, подталкиваемая внезапно возникшей близостью, спросила.

– Лукерья, скажите, вы ведь не человек? – прозвучало как-то глупо, по-детски, и Мария добавила. – Я всё думала, как вас называть, но так и не придумала.

Она улыбнулась своему косноязычию, вызванному смущением. Лукерья, казалось, поняла и улыбнулась ей в ответ.

– Вилы мы, – сообщила служанка. И заметив непонимание девушки, пояснила. – Мы бессмертные духи. Истинные уже много столетий ведут на нас охоту. Ведь если украсть одежду вилы, она становится слугой вора.

– Какой ужас! – возмутилась Маша. – Так это Радэн забрал вашу одежду?

– Нет, его батюшка.

– А где он сейчас?

Лукерья сделала вид, что не заметила вопроса, и слегка ускорилась, вырываясь вперёд.

Они миновали развалины, и Маша почувствовала, словно что-то тёмное осталось позади, уж больно гнетущая атмосфера была у этого места. Даже вопросы о нём больше задавать не хотелось. Хотелось, напротив, скорее забыть.

Банька оказалась небольшим домиком, сложенным из брёвен и облицованным снаружи диким камнем. Крыша была покрыта камышовой соломой, что придавало строению несколько лохматый и шкодливый вид. Дверь располагалась довольно высоко, и к ней вела деревянная лестница с гладкими, обработанными чем-то бесцветным перилами.

Внутри было сумрачно. Лукерья тут же зажгла свечу, освещая ею просторное помещение с широкими деревянными лавками. Вторая дверь вела, видимо, в купальню. В чём Маша и убедилась, потянув за металлическую ручку. Здесь стояли такие же лавки, а на них расположились жестяные тазы разных размеров, по бревенчатым стенам были развешаны медные ковши. В углу примостилась большая печь с каменкой, почерневшей от копоти. Значит, пользовались банькой довольно часто. По крайней мере, тогда, шестнадцать лет назад.

Одно из брёвен показалось ей странным, словно состоящим из трёх частей. Маша провела по нему рукой и осторожно нажала на центральную часть, которая так и осталась в руке девушки.

За бревном оказался тайник!

Мария, стараясь не думать о пауках, которые наверняка облюбовали подобное место, сунула руку внутрь тайника. И едва не вскрикнула, когда пальцы ощутили пергаментную сухость страниц.

Маша потянула на себя бумаги и, обернувшись на запертую дверь в предбанник, отнесла их поближе к окну. На пожелтевших от древности листах были нанесены непонятные фразы на неизвестном девушке языке, чем-то похожем на узор, который она видела на камзоле отца.

Жаль, что невозможно прочесть написанное на этих листах. Маша сунула их обратно в тайник, постаравшись приладить крышку на место. Вроде бы теперь встало ровно.

Мария вернулась в предбанник. Лукерья достала какое-то рукоделие и с увлечённым видом разбирала нити. Девушка вышла на крыльцо. Обернулась. Служанка не обращала на неё никакого внимания. Тогда Маша потихоньку, на цыпочках, преодолела ступеньки и спустилась к реке. В такой солнечный день совсем не хотелось сидеть запертой в полутёмном помещении, где отдаёт затхлостью и унынием.

Речка была неширокой с плавным течением. Мария обнаружила в зарослях высокой травы скамейку и опустилась на неё, любуясь бескрайним ярко-голубым небом, по которому лишь изредка кое-где проплывали белые клочки облаков.

Девушка думала о доме, о своей маме, которая наверняка очень переживает и ищет её. Как бы сообщить ей, что Маша вернулась в их родной мир? Если б мама была здесь, всё стало бы намного проще. Ведь так важно, когда рядом близкий человек, у которого можно спросить совета, поделиться переживаниями, да и просто обнять, вдохнуть знакомый с детства запах.