– Вы слишком добры. Я не вправе переоценивать оказанную в России услугу.

– Вы её оказали, молодой человек, и себе тоже. Заточение в казарме всё же лучше, чем в Бутырке или в Лефортове. Не скрою, на определённом этапе мне понадобятся способные и преданные помощники. Обер-лейтенант Берке заверяет, что у вас неплохие успехи, лишь строевая подготовка хромает. И в преданности не сомневаюсь – вы сожгли за собой мосты.

Мы расстаёмся, он – состоявшийся, важный. И я – нуль с вопросительным знаком. К нулю прибавилась пачка продовольственных карточек и тощая стопка рейхсмарок, подтверждение, что намерения майора серьёзны.

Здесь, в Берлине, нас каждый день просвещают, как расцветает страна под знаменем нацизма. А еды не хватает. По карточкам маргарин, масло, сало, мясо. В «дикой большевистской России» карточное нормирование отменили. Правда, чёрный рынок в рейхе богатый. Говорят, за приличную сумму можно найти что угодно.

Переезд в съёмную квартиру затягивается, а к следующей увольнительной я предлагаю Берке расширенную программу: оторваться от хвоста и телеграфировать с почты. Обер-лейтенант с кайзеровским стажем смотрит на меня через монокль как на редкий вид кишечного паразита. Впрочем, так он глядит на всех нас и всегда. Некоторое время внутри него бурлит борьба между разрешением на… не то чтобы прямо запрещённые, но несколько непривычные действия, с одной стороны, и потугами здравого смысла – с другой. Исход дуэли неожиданный, в пользу второго. Начальник курса вызывает Дюбеля.

– Курсант! Задача усложняется. Зулус предпримет попытку стряхнуть хвост и отправить мне телеграфное послание. Если назовёте адрес почтового отделения, откуда послана телеграмма, следующие выходные гуляете без надзора, Зулус отрабатывает в казарме.

– Так точно, герр обер-лейтенант! – вытягивается Дюбель. – Рад стараться! Разрешите набрать команду.

Естественно, мне не стоит знать, кого позовёт коллега, люто меня невзлюбивший за перелом. Так что, увидев на улице знакомое лицо, не догадаюсь – он в числе топтунов или праздношатающийся, с которого не спускает глаз другой курсант.

Утро субботы начинается с построения. Под огромным портретом фюрера нации маленький фюрер курса раздаёт кнуты и пряники. Выпуск на носу, нам предстоят весьма разные испытания, получить пулю в ногу совсем несложно, как и в другую часть фигуры. Мерзкое выражение на роже Дюбеля подсказывает, что тот готов скомандовать отряду силовое задержание, вплоть до применения оружия, если я сверну к почте.

Переодеваемся. Форма вермахта отправляется на полку, напяливаю безликую гражданку.

За дверями проходной, она же караулка, идёт лёгкий снег. Ефрейтор флегматично проверяет документы. Выходим по двое-трое, чтобы толпа подозрительных громил не высыпала в мирном Вильмерсдорфе кучей: бдительный горожанин непременно позвонит по телефону в полицию, дабы убедиться, не собрались ли красные на незаконный митинг.

Гогенцоллерндамм с утра пустынна. Отстучал по рельсам трамвай, мельком блеснув отражением в тёмных окошках. Я неторопливо двигаю в сторону центра. В полусотне шагов маячит объёмистая фигура Гепарда, названного так будто в насмешку. Сокурсники решили не особо скрываться.

Сзади доносится кашляющий звук мотора. Меня нагоняет двухэтажный автобус. Очень тщательно выбираю скорость прогулки, чтоб оказаться у остановки одновременно с дверью. Впрыгиваю на подножку в самый последний момент… и разочарованно отворачиваюсь: водитель сжалился над топтуном, несущимся вслед со всех ног.

Первый раунд за мной. Одиночке гораздо труднее удержаться на хвосте, остальные выбыли из игры… Нет, не выбыли. Автобус догоняют два сумасшедших велосипедиста. В зимнюю субботу да с утра пораньше – они весьма привлекают к себе внимание. Впрочем, велосипедная запасливость Дюбеля достойна похвалы, если служебный «Опель» ему взять не позволили. Продолжаем игру.