А может, показалось? Может, она, расплачиваясь за свое злодеяние, теряет разум? Но нет, это слишком простое объяснение. Она прекрасно слышала, как он говорит. Чисто, без акцента.

Первое потрясение минуло, и Мира задалась естественным вопросом: откуда он знает ее язык? Ей нужно было узнать ответ. Во что бы то ни стало. Только теперь она заметила, что в лесу уже смеркается. Где-то вдалеке заплакало дитя. Но Мира теперь знала, что никакое это не дитя вовсе, навка зовет. Голос кликал маму. Со всех ног женщина припустила к дому. И чем ближе оказывалась, тем спокойнее ей становилось. Будто знала, что за ней нечисть не последует. И вправду. Вдруг она поняла, что давно не слышала навьих песен. С тех самых пор, как чужак поселился в ее доме. В голову вдруг ударила мысль, что она не закрыла двери! А вдруг кто-то приходил? Да и холоду напустила! Совесть больно уколола прямо в сердце. С таким трудом лечила чужестранца, чтобы он снова заболел?

Забежала в хату, переводя дух. Дверь оказалась не заперта, но и не открыта настежь. Печь – натоплена, хотя сегодня она этого еще не делала. Получилось даже слишком жарко. Но мужчине, по всей видимости, было весьма комфортно именно при такой духоте. Она зажгла светильник от уголька из печи.

И застыла: чужестранец лежал нагой. Лишь белые повязки выделялись на смуглом теле даже в таком бледном свете. Моноец лежал на животе, чуть согнув ногу в колене. Только краешек одеяла прикрывал ягодицы, остальное все открывалось ее взору. Она могла рассмотреть каждую мышцу поджарого мощного тела, сильные руки, словно высеченные из камня ноги, черные волосы, разметавшиеся по подушке. Мира знала, что они гораздо более жесткие и толстые, чем ее собственные – мягкие и слегка вьющиеся. Не смогла сдержаться однажды, когда он находился в забытьи – потрогала.

Перед глазами вдруг встала картина их первой встречи: как он без тени стыда рассматривал ее тело, как сжал волосы, как впился пальцами в кожу… Его горячее дыхание так близко к ее коже… И вместо отвращения, которое она должна, обязана испытать, почувствовала уже давно забытое ощущение жара внизу живота. Краска стыда пощечиной ударила в лицо. Мира резко отвернулась, тяжело дыша. Стянула с себя тулуп и, не раздеваясь дальше, полезла на полати, мысленно ругая себя последними словами. Он и ему подобные столько жизней загубили, их мерзкие руки осквернили столько девичьих тел, а она посмела подумать о нем! Да за одну такую мысль она достойна мучительной смерти. Ей не место среди вятичей. Она приняла верное решение, скрывшись от всех в этой глуши. Предательница! Хорошо, что родители уже почили. Мира не смогла бы смотреть в глаза матери и отцу после такого.

Мучительно остро ощущая свою чуждость и никчемность, она смогла погрузиться в тяжелую дрему, только когда небо побелело.

Разбудили женщину странные звуки. На какой-то миг ей даже показалась, что она снова в родительском доме. Рядом сопят младшие братья, а мама возится у печи, готовя завтрак на всю большую семью. Иллюзию укреплял и запах – свежего хлеба. Мира потянулась и замурлыкала от счастья. Она приоткрыла глаза, все еще не до конца очнувшись от сладкого видения.

У печи хозяйничал незнакомый мужчина. В одних штанах, с голым торсом, волосы собраны в короткий хвост. Когда он повернулся боком, Мира увидела большое солнце на груди слева. Воспоминания толчками хлынули в голову. Она даже захныкала от того, насколько жестокая реальность отличалась от ее представлений. Моноец услышал, что она проснулась, и резко повернулся на звук. С его ростом даже запрокидывать голову не пришлось, он и так доставал головой до полатей. Их взгляды встретились. Мира не придумала ничего лучше, чем позорно спрятать голову под подушку. Стыд за вчерашние мысли душил ее.