На четырнадцатом году, за три дня до смерти не любившей ее тетки, сестры отца (вдовы англичанина на русской службе, генерала Брадфорда), девочка видит во сне эту тетку, как всегда в длинных черных одеждах, делавших ее похожей на суровую монахиню. Тетка приходит в их дом и бросает в девочку маленькую, но ядовитую змейку, которая жалит девочку в ногу.

Тетка эта завещала родителям девочки свою внучку-сироту, которая и жила потом у них в доме, кончая свое образование, завидуя и не любя их всех.

Впоследствии она действительно ужалила, не причинив особого вреда.

С самого раннего детства предчувствовала, знала как мелкие, так и крупные события. Знала результаты русско-японской войны. Также знала, что война 1914 года окончится поражением Германии. Знала, что ужасы революции не коснутся ее ближайшей семьи.

Знала, когда и где обстоятельства будут благоприятны. Всегда знала, как надо поступить. Хорошо разбиралась в людях.

Острое осознание, как бы мгновенно изменившее намечавшийся гневливый, вспыльчивый характер, явилось на седьмом году. Это переживание остро запечатлелось на многие годы.

Девочка с книжкой полулежит на длинной кушетке. Входит девушка-горничная с вязанкой дров топить печку и начинает задирать и дразнить девочку: «Не стыдно ли барышне валяться посреди дня?»…Девочка, оскорбленная несправедливым обвинением, чувствовавшая ее лицемерную природу и не любившая ее, обзывает ее дурой, лисой, Лизкой-подлизкой… Но внезапно поток этот остановлен, в сознании ясно, четко встает вся грубость, непристойность и нелепость подобного сквернословия, и настолько сознание это овладело ею, что с этого дня все грубые, скверные выражения были забыты.

Всегда особенно болезненно реагировала на малейшую несправедливость.

Очень различно относилась к людям. Некоторые лица вызывали сильнейшее физическое отвращение, сопровождавшееся иногда содроганием и трепетом всего организма; лицо покрывалось пятнами, и ощущалась мучительная тошнота. Причем люди, возбуждавшие подобное чувство, с точки зрения окружающих, были самыми обыкновенными людьми, но у всех был нечистый взгляд. Девочка рано усвоила разницу во взглядах и не терпела людей с похотливым выражением. Также болезненно не любила всякие двусмысленные словечки и анекдоты.

Также следует отметить совершенно исключительную, почти болезненную стыдливость и отвращение ко всем функциям человеческого организма. Также и большую брезгливость.

Так, долгое время, можно сказать до зрелого возраста, мысль, что кто-то может увидеть или узнать, что ей нужно удалиться из-за естественной физической потребности, была настолько мучительна, что она приучила себя к минимальной функции.

В детстве очень не любила, боялась темноты. Никогда не позволяла спускать штор в своей комнате. Боялась не столько самой темноты, как впечатления слепоты. С девяти лет спала одна в большой комнате, отделенной от других спален длинным коридором. Часто долго не могла заснуть, вздрагивая от малейшего шороха и стука, и, судорожно зажав в руке крестильный крестик, твердо верила, что все страшные вещи, которые она может увидеть, не причинят ей никакого вреда, пока крестик в ее руке. Но настолько стыдилась своего страха, что ни разу не призналась в этом. Сравнительно скоро научилась все страшные шорохи, трески и стуки объяснять естественными причинами и даже полюбила это занятие отгадывания.

Приблизительно около семи, восьми лет обратила внимание на появление необычайно красивых и ярких световых образований. Появлялись они обычно по вечерам или в полутемной комнате, когда девочка закрывала глаза. Особенно ярко вспоминается один вечер: девочка сидит в глубоком кресле с одной из любимейших книг, уже много раз читанной, – «История Кусочка Хлеба»; комната-гостиная вся в желто-красных тонах, большая лампа под тяжелым японским абажуром бросает красный свет. Девочка задумчиво уставилась на противоположную стену, покрытую золотистым штофом, освещенную красноватыми отблесками от лампы, и скоро заметила, как на этом фоне поплыли яркие, необычайной чистоты световые образования – синие, лиловые, пурпуровые, зеленые, желтые и серебристые. Они неожиданно появлялись и все время в движении меняли свои очертания и так же незаметно, неожиданно исчезали. Иногда они, рождаясь в пространстве, как бы неслись на нее и на недалеком расстоянии от нее разворачивались в самые причудливые формы. Девочка как-то рассказала матери, но это явление было приписано воспалительному состоянию глаз.