С каждым днём я всё больше и больше привыкал к сложившейся ситуации, и, как мне показалось, подобный ход вещей даже начал вполне устраивать меня. Вышла моя большая книга, мне сделали несколько презентаций, хорошую рекламную кампанию, книги стали расходиться по России и странам зарубежья. Появились деньги, и немалые. Я смог обновить себе квартиру, приобрёл хороший загородный дом. В общем, что называется, жизнь сложилась… Одно напрягало. У меня так и не было до сих пор семьи и настоящих близких отношений с девушками, которых я очень любил и так же быстро, как влюблялся, терял. Море забирало моё тело, но продолжало баловать душу. Каждый божий день рождал новые волнения, новые импульсы и чувства. Я продолжал творить, но чувствовал, что мои творения отражают не мою, а чью-то жизнь; что те эмоции, которые я передаю в своих произведениях, приходят ко мне ниоткуда, я, как чёрная дыра, притягиваю информацию чьей-то нормально прожитой жизни, чьих-то чувств и просто преобразую всё это, опять же, не по своей воле, в мелодичные стихотворения и поэмы, удивительные рассказы и повести. Становилось жутковато. Но богемная суета продолжала растворять меня в своём соблазнительном сосуде. Я становился всё более наглым и бесцеремонным, всё больше в душе моей формировалось чувство своей уникальности и незаменимости, а иногда даже божественности. Да, да, иногда я начинал сравнивать себя с Богом, не по физическим, а по духовным параметрам. Строки мои были столь чисты и пронзительны, что, в общем-то, ни один здравомыслящий человек не смел мне сказать слова критики, потому что понимал, что это действительно гениально, что на самом деле никогда ещё не было, да и не будет никого, подобного мне.

М-да, слава, каждодневная феерия переполняли, и где-то в глубине сердца я начал понимать, что финальная черта уже близка, та финальная черта, которая должна отрезать прекрасное, нежное и чуткое от поддельного, искусственного и лживого. Лживого – такого, как моя семья, которая появилась у меня к тому времени. Женщина, красивая, умная, проживала свою жизнь, славу с человеком, который не мог дать ей ничего, кроме денег. Любить-то я уже тоже не мог, и все ночи напролёт я проводил там, у Du Larvotto, а не с ней. Та давняя история с Машкой как будто всё перечеркнула, поставила жирную точку в моих реальных эмоциях и чувствах. Иногда, просыпаясь под всё тот же испепеляющий мои силы шум моря, я чувствовал, что рассудок всё же начинает потихоньку покидать меня.

А однажды утром вдруг стало так больно от безысходности, от понимания того, что я не в силах изменить что-либо в сложившемся ходе событий…

Изменить. Подобная мысль всё чаще стала приходить в мою одурманенную алкоголем и наркотиками голову. Однажды я сказал своей жене, что мы расстаёмся. Выдал ей необходимую сумму денег, подписал нужные документы на соответствующую недвижимость, и тёплым осенним днём поехал на Белорусский вокзал. Какой-то голос, который, быть может, спал до этого, вдруг чётко и явственно стал призывать меня вернуться туда, где мне было так хорошо. Свободных мест было море, но я взял всё то же люксовое купе до Ментона, обратно брать не стал, что-то подсказывало мне, что билеты обратно будут в наличии. Заказал в агентстве визу и забронировал тот же самый отель, который когда-то забрал у меня жизнь… Высказал пожелание на заселение именно в тот номер, где удивительными ручьями ниспадали вниз цветочные стебли и пахло по утрам замечательным свежесваренным кофе.

Проносились уже немного знакомые пейзажи. Становилось всё теплее, всё более яркие краски добавлялись в нескончаемую ленту пейзажей за окном. Вот и Верона, которую пока так и не довелось посетить, но зато я был в Трогире, а ведь это почти что маленькая Верона. Захотелось выйти и прогуляться до легендарного балкончика Ромео и Джульетты. Мне ведь так не хватало всего этого в прошедшие десять лет жизни.