– Господин вице-адмирал?!

В Крыму меня, выходит, что помнили. Хотя бы в качестве хозяина Ак-мечети, нашего родового землевладения – я не жил там ни дня.

– Так точно. А это – мой сын. Михаилом зовут. – Я переиначил имя Майкл на русский язык. Иначе бы не поняли.

Майкл достал из-за козырька документы, протянул вместе с правами полицейскому, тот не взял.

– Нехорошо, молодой человек, – брюзгливо сказал он, – нарушаете, и сильно. Тут туристы ездят, местные… Автобусы, опять же. Нехорошо-с… Следующий раз, как поймаю, – не гневайтесь… Честь имею.

– Честь имею, господин исправник.

Отдав честь, полицейский пошел к своей машине.

– У нас бы не помогло.

– Ты не «у нас» Майкл. Ты – в России, нравится тебе это – или нет. И здесь это – очень даже хорошо помогает. По крайней мере, на первый раз.

По крайней мере, встреча с полицейским дорожной полиции пошла моему сыну на пользу в том, что вести он стал явно осторожнее. Спуск с перевала – вот тут-то можно и притопить на все деньги – но Майкл твердо придерживался ста километров в час, потому что девяносто – можно, а десять – это гарантированный резерв водителя, на случай погрешности аппаратуры. Откуда-то он это уже знает.

Потом – мы въехали в Севастополь, город, по улицам которого я бегал еще неразумным пацаном и в котором потом побывать – никак не приходилось. Горящие золотым шитьем мундиры на улицах и кортики на поясах, серая сталь боевых кораблей на рейде и Херсонесский маяк. Автомобилей не так много, больше электромобили, это заметно по свежему воздуху на улицах. Дело в том, что государственным служащим при покупке электромобиля предоставляется большая скидка – от Его Величества. Внедряем современные технологии.

Майкл – вырулил к бульвару фельдмаршала Корнилова. Оставил машину – я уже знал, куда мы идем.

Площадь, закованная в серый гранит. Пушки по обе стороны площади – как стальные часовые памяти. Ступени, идущие прямо к морю. И Вечный огонь.

Это была площадь Севастопольской обороны. Она была воздвигнута не только в честь тех, кто отстоял город во время штурма объединенной англо-французской эскадры. Но и в честь тех, кто дрался насмерть на узких, пропитанных смертью улицах Константинополя, кто ночью высаживался с баркасов, с кортиком в зубах и револьверами в обеих руках подкрадывался к вражеским береговым батареям, кто сходился с британскими уланами в деле под Багдадом, кого взорвали, сожгли, застрелили из-за угла во времена Замирения. Точно такая же площадь существовала и по другую сторону Черного моря – моря, которое стало нашим, – в Стамбуле, переименованном в Константинополь. Только та площадь – была посвящена памяти турков, павших при обороне родного города, а потом помогавших нам восстановить Порту – уже в составе Российской Империи. Пролитая кровь требовала памяти – если она была пролита за правое дело, – даже если и на другой стороне баррикад.

И только мы не знаем, за правое ли дело воюем. Мы просто деремся… потому что деремся. Стреляем и отмахиваемся катраном – боевым водолазным ножом – от истории. Совсем недавно я прочитал у французского революционного писателя Виктора Гюго – сильнее всех армий мира идея – время которой пришло. Французы разрушили свою страну, бросили ее, как хворост, в костер – ради идей. Господь свидетель – я сделаю все, чтобы это не повторилось в России.

Когда я бывал на этой площади – еще маленьким, – меня поражало то, что здесь как будто воронка какая-то. Иногда уже за пять шагов – не слышно, что тебе говорят. Пространство поглощает звук – и иногда мне кажется, что так же оно поглощает время.