В убийстве подозреваются Ореховская ОПГ, занимающаяся нелегальной торговлей оружием, и чеченская ОПГ, занимающаяся нелегальной торговлей нефтью.
В связи с отсутствием улик следствие по делу об убийстве Кожлаева закрыто 16.03.2001…»
«Банников Виктор Васильевич, 1969 года рождения. До 2000 года – начальник охранной фирмы „Кит“, с сентября 2000 года – хозяин всех фирм Кожлаева, согласно официальному завещанию последнего. Из текста завещания, подписанного Кожлаевым в январе 2000 года, следует, что Банников трижды – в Чечне и в Москве – спас ему жизнь, причем в январе 2000 года буквально своим телом закрыл Кожлаева в перестрелке во время криминальной разборки в Раменках и был ранен в плечо. После чего Кожлаев и Банников стали побратимами, и Кожлаев составил завещание, в котором оговорил, что в случае его смерти все его бизнесы и недвижимость отходят его „брату“ Банникову.
23.09.2000, сразу после смерти Кожлаева, Банников вступил в права владения фирмами и недвижимой собственностью покойного…»
Прямо скажем, информации – с гулькин нос. Но я сидел, уставясь в экран и соображая: из архивной памяти компьютера исчезла даже та малая информация о криминальном прошлом Банникова, которую я сам в нее закладывал до ухода на пенсию. Если бы Палметов не сидел сейчас рядом со мной и не зырился на меня, я бы, конечно, вошел в «свойства файла» и посмотрел дату его обновления. Хотя и так ясно, что кто-то поработал в этом файле, почистил его. Но кто? Ответ напрашивался сам собой – «Цена вопроса», кто же еще? Поэтому Палметов и примчался в «Вишневый сад», и поэтому он тут же привез меня в контору, дал доступ к компьютеру – он знает Банникова и знает, что я на него работаю. А я, как последний осел, на его глазах с ходу полез за информацией об этом Банникове…
Но – стоп! Ну и что? Чем я тут себя выдал? Может быть, я, работая на Банникова, хотел ему услужить и почистить его «record», то есть записи в его файле? Хорошо. Попробуем этот ход.
Я издал облегченный выдох и повернулся к Палметову:
– Все. Спасибо.
Он усмехнулся:
– Не за что. Все нормально?
– Да. – Я кивнул на экран: – Выключаю?
Палметов, щурясь, почесал свою бородку, словно думая о чем-то другом или взвешивая свой следующий ход.
Я выключил компьютер и встал, собираясь попрощаться.
– Подожди… – сказал Палметов. – Ты это… Ты, когда разрабатывал Кожлаева, вышел на какие-нибудь банки, куда он деньги сбрасывал?
– Если вы помните, мы тогда закрыли эти разработки… – сказал я, тактично заменив обвинительное «вы» на общее «мы».
Но Палметов меня понял, поморщился:
– Ну, я закрыл, не важно. Но какие-то конкретные наводки у тебя были?
Я пожал плечами:
– Если помните, я должен был лететь на Кипр.
– Помню, – отмахнулся Палметов. – Но это было бесперспективно – какой-то оффшорный банк. Там наверняка только перевалочный пункт. А еще что-то было?
– Насколько я помню – нет.
– А ты вообще имел представление, сколько весил этот Кожлаев? Сколько он сбросил за бугор?
– Я думаю, миллионов триста.
– Сколько? Сколько? – Палметов не то натурально изумился, не то сделал изумленный вид.
Я в уме мстительно улыбнулся, а вслух сказал:
– Я же вам докладывал. За неделю до дефолта несколько самых приближенных к Кремлю банкиров знали, что случится 17 августа. И предъявили Кремлю свои ГКО, требуя валюту. Но казна была пуста, как борщ в нашей столовой, и Кремль расплачивался заводами, нефтяными месторождениями и акциями «Газпрома». Самые золотые куски госсобственности по бросовым ценам ушли тогда в обмен на эти бумажки. И тот, кто до 17 августа весил миллионы, враз стал миллиардером. Кожлаев был среди них. Правда, на миллиард он не потянул, но триста – четыреста миллионов успел нажить, у него были очень высокие контакты. А потом он стал отправлять за рубеж медь, никель и еще массу всего – в огромных количествах. Формально это отправлялось бартером, под контракты на поставку лекарств, продуктов и презервативов. Но… Львиная доля этих поставок никогда в Россию не поступала, а выручка за экспорт осталась там, за бугром…