Я сидел в тоске, допивая уже третью чашку кофе и докуривая свою дневную норму сигарет, когда после очередной стриптизерки, безуспешно трахавшей все тот же полированный шест, появилась пара лесбиянок, и в одной из них я тут же опознал Полину.

«Бинго! – сказал я себе. – Звони Рыжему! Вызывай его прямо сюда!»

Но что-то удержало меня за столиком – какое-то неясное мне самому чувство.

Я смотрел на Полину.

Я смотрел, как она танцует со своей партнершей почти такого же нечеловечески высокого роста – обе медленно, в танце принялись раздевать друг друга… И публика вдруг подошла поближе, окружила сцену, потому что было в движениях этой пары вовсе не то механическое задирание ног, с которым предыдущие девки трахали металлический шест, а нечто теплое, человеческое. Да, теперь в этой эротической пантомиме была какая-то борьба не деланной страсти, а нежности – Полина, явно мягче и женственнее своей партнерши, постепенно сдавалась ей, уступала, а та, раздеваясь сама, все снимала и снимала с Полины – кофточку, юбку, бюстгальтер, трусики… И они разделись совершенно догола (хотя, как мне кажется, это запрещено даже в ночных клубах), и Полина, волнисто извивая свое прекрасное белое тело, налитое соками соблазна и вожделения, сочное и упругое, с двумя шарами грудей, темными бугорками сосков и золотым пухом в паху, – Полина уже легла на пол, а ее партнерша, склонившись над ней, почти накрыла ее своим загорелым, мускулистым и ликующим от победы телом…

Чеченцы, конечно, все до одного встали из-за своих столиков, чтобы видеть получше…

А черные волосы победительницы, упавшие на белокурые волосы Полины, скрыли их поцелуй…

И трепет их эротических конвульсий вдруг стал синхронным…

И публика взорвалась аплодисментами…

Я тоже встал и подошел к сцене – правда, не для того, чтобы аплодировать, а чтобы не упустить момент, когда Полина нырнет за ширму, отделяющую сцену от кулис. Нет, вру! Вру, как бездарные литературные негры Незнанского и нашей главной Агаты Кристи! С той первой секунды, как появилась эта Полина, какой-то странный, как изморозь, холод почти заморозил мне дыхание, какой-то гул наполнил голову и пульс. Черт возьми, в моей жизни были женщины, были, клянусь вам! Некоторые из них были даже красивы, ей-богу! Некоторые были истовы в постели до крика, до пота, до бессилия… Но такой концентрации эротики и красоты, юности и порока, невинности и вожделения, какую я вдруг увидел и ощутил в Полине, – этого у меня не было никогда, и я вдруг понял скрытый смысл двух строчек какого-то третьеразрядного поэта: «Я давно хотел такую – и не больше, и не меньше!» Да, именно такую я неосознанно искал и хотел всю жизнь, именно такие боттичеллиевские нимфы снились мне в грешных снах моей давно забытой юности. Но потом другие бабы своими сытыми прелестями заслонили этот тонкий и призрачный идеал, отодвинули и похерили его. И вот теперь, когда я уже вышел в тираж, когда я стал пенсионером и скорее всего импотентом, – именно сейчас я увидел ее, нашел, больше того – должен преследовать, ухватить, удержать и своими руками отдать Рыжему…

Fucking life! – гребаная жизнь, как говорят англичане.

Но в тот момент, когда я, терзаясь между цинизмом своей профессиональной миссии и неожиданной волной юношеских желаний, ударивших мне в голову и пах, когда я все-таки подобрался к ширме, отделяющей сцену от хода за кулису, когда изготовился нырнуть за нее следом за Полиной, – именно в этот момент вдруг что-то случилось в клубе, словно какой-то вихрь, нет, ураган пробежал по залу: все отвернулись от сцены к центральному входу и просто замерли с открытыми ртами.