Первое, что он сделал, когда заселился в служебную квартиру, – закрепил на стене фотографии ограблений, произошедших в аэропорту Домодедово и в банке «Московит». Всякий раз, проходя мимо расклеенных фотографий, он видел взирающие на него развороченные сейфы и распахнутые несгораемые шкафы – немые свидетели его промахов. Теперь рядом с этими снимками заняли место снимки из музея искусства Зеленограда, выпятившие крупным планом пустые места с колышками, где еще совсем недавно висели картины Ренессанса. Особо тяжелой потерей считалась «Скифская Воительница», оцененная экспертами не менее чем в двести миллионов долларов.

Выпив чашку кофе, Павел Загорский отправился на службу. В какой-то момент ему захотелось позвонить Наде (все-таки расстались они не самым лучшим образом), но, поразмыслив, решил этого не делать. Кто знает, может, сейчас так лучше для обоих… Едва он перешагнул кабинет, как в дверь негромко постучали и тотчас, не дожидаясь ответа, вошел заместитель Анакшин Антон.

– Свою агентуру пробил?

– Да, кое-что имеется, – охотно отозвался Антон. – Вчера вечеринка в Доме культуры была, так вот на одной из приглашенных были серьги из ограбленного музея.

– Ты уверен? – поднял Загорский на заместителя тяжеловатый взгляд.

– Сомнений быть не может, – твердо ответил Анакшин, – их узнала сотрудница музея. Она работает именно в этом зале, скифской эпохи. Изумруды в серьгах большие, но не обработанные. Работать с драгоценным камнем тогда не умели.

– Установили, что за женщина?

– Алевтина Ситдикова, студентка третьего курса педфака. Сожительствует с местным рецидивистом Кубасовым Валентином. Погоняло «Кубас».

– А где сейчас этот Кубас?

– Где-то затаился. Но мы точно знаем, он в городе. Ситдикова сделала Кубасу коротенький звонок, обменялись парой фраз, вот только мы не успели засечь, где именно он затаился. На всякий случай перекрыли трассы, из города ему не выбраться.

– Все правильно. Сделаем вот что… – Загорский не договорил, так как зазвонил телефонный аппарат, стоявший на столе. – Слушаю, – поднял он трубку.

– Товарищ капитан, это командир взвода патрульно-постовой службы старший лейтенант Мотыль. Кубасова задержали. В машине у него обнаружили золотые украшения из Музея изобразительного искусства.

– Где он сейчас?

– Мы его заперли в тридцать первом отделении. Вы подъедете?

– Уже выезжаю! – Загорский положил трубку. – Едем в тридцать первое отделение.

Малость помятый, со следами недавней борьбы на лице, Валентин Кубасов с защелкнутыми за спиной наручниками сидел за стареньким небольшим столом, повидавшим на своем веку не одно поколение уголовников. Затертая деревянная поверхность стола с многочисленными щербинами и глубокими царапинами, вне всякого сомнения, имела сложную судьбу. Она напоминала морщинистое лицо бывалого человека, на долю которого выпало немало бед. Взгляд эксперта мог увидеть глубокие царапины от наручников, порезы от ножа, а на самом краю виднелась потемневшая отметина от выпущенной пули.

Глаза у Кубасова нехорошие, злобные, на вошедших он взирал враждебно, и если бы не наручники, стянувшие за спиной запястья, так бы и вцепился ручищами в горло. Рядом с арестованным, знавшим о его взрывном характере, застыл сержант полиции.

– Оставь нас, – сказал Загорский, – поговорить нужно.

– Наброситься может, товарищ капитан, мы его втроем едва успокоили.

– Хм, его понять можно, кто же обратно на «кичу» хочет… А потом, куда же он в наручниках денется?

Сержант ушел.

– Знаешь, я начну без предисловий… Времени нет. Бабу свою любишь?