Когда Лада услышала, что Комбинат закрылся, ее сердечко заныло в непонятном предчувствии.

– А когда откроется? – спросила она всезнающего Витю.

– Батя говорит, что Комбинату – каюк, – сказал мальчик и пояснил, заметив широко распахнутые глаза Лады: – Никогда уже не откроется, вот.

Лада глубоко задумалась и до конца прогулки просидела на скамейке, прижимая к груди любимую зеленую лопатку. В ее душе поселилась тревога.

Неприятные перемены не заставили себя ждать. Однажды Лада уже заснула вечером, но вскочила на постели, услышав в прихожей громкий и какой-то странный голос отца. Кажется, отец ругался на кого-то, а мать шепотом пыталась его утихомирить и все повторяла умоляющим голосом:

– Гриша, пожалуйста, не пугай детей!

Но отец не затихал, и до Лады донеслись слова, произносить которые ей самой запрещалось под страхом немедленной порки. И вдруг она догадалась – отец напился. Девочка, конечно, много раз видела на улицах их маленького городка пьяных людей, привычно шарахалась от них, но никогда не думала, что такое может произойти с ее папкой. И от страха она накрыла голову подушкой, стараясь сделаться незаметной на случай, если отец ворвется в детскую. Но мать увела его в глубь квартиры, и до поздней ночи Лада прислушивалась к непривычным, пугающим звукам с кухни и из ванной.

На другой день была суббота, но родители вопреки традиции не поехали на рынок. Проснувшись, Лада услышала шорохи из прихожей, вскочила и босиком бросилась туда. И поймала мать в последний момент – та уже прикрывала за собой дверь.

– Мама! – вскрикнула девочка, цепляясь за подол ее пальто. – Куда ты?!

– В магазин, детка, – рассеянным голосом отвечала мать. – Ложись, поспи еще, а я скоро приду.

– А почему не на рынок?

– На рынок? – отчего-то удивилась мать. – Да мы не собирались… И отец еще спит.

– Возьми меня с собой! – стала умолять Лада, изо всех сил удерживая мать. Впервые в жизни ей было пронзительно страшно оставаться в квартире с отцом.

– Да зачем тебе? На улице холодно, метель, – принялась отговаривать ее мама, но потом все-таки уступила отчаянным мольбам и помогла дочери теплее одеться.

Вдвоем они вышли на заснеженную улицу, удивительно пустую и темную. И побрели, согнувшись в три погибели, чтобы спрятаться от бьющего в лицо ветра с колючим снегом. Идти далеко не пришлось. Через квартал мать завела Ладу в небольшой магазинчик, который девочка очень любила: сюда они обычно заходили перед праздниками, чтобы купить сладкое к столу. Велела подождать ее у двери, а сама неуверенным шагом пошла к прилавку.

Лада крутилась на месте, разглядывала витрину со сладостями. А потом вдруг услышала разговор. Продавец, пузатый дядька в годах, с веселыми глазами, похожими на желтые карамельки, сокрушенным голосом говорил матери:

– Не могу я, Любовь Андреевна. Ужасно сожалею, но – не могу. Весь город в долг живет. Вы не поверите, но я уже три дня не видел наличных денег. Посмотрите на мои витрины – там же ветер гуляет. Если так пойдет, через неделю с треском прогорю. Да что там говорить – вы и сами не хуже меня знаете, что творится в городе.

– Что же мне делать? – тихо, ни к кому не обращаясь, проговорила мать. – Мне ведь нужно чем-то кормить детей…

– Ужасно вам сочувствую, Любовь Андреевна, – прикрывая глаза и сжимая на груди пухлые пальцы, проговорил продавец. – Сам скоро по миру пойду.

Они так и вышли из магазина, как пришли, – налегке. Лада боялась и не смела спросить мать, почему продавец не позволил им ничего купить, а мать не объясняла, наверно, думала, что Лада ничего не услышала. Шла мать молча, высоко подняв голову, и рука, в которой она держала озябшую ладошку дочери, то и дело судорожно сжималась.