В зале собралась очень пестрая толпа: бородатые охотники в камуфляже, байкеры в коже, совсем молодые ребята в джинсах и кроссовках, а также лощеные политики в темно-синих костюмах и белоснежных сорочках. Иностранцев мы разместили в первом ряду, приставив к ним переводчиков. Было очень занятно смотреть на их изумленные лица, сперва испуганные количеством людей, полы пиджаков и курток которых оттопыривались от скрытых травматических пистолетов, а позже все-таки уверовавших в то, что гражданское оружейное сообщество в России существует без всяких притеснений со стороны, как они это шепотом называли, «агентов Ке-Джи-Би» (agents of KGB).

Под громкие аплодисменты я объявила о новом статусе организации «Право на оружие». Спустившись с подиума, я стояла в сторонке: выдалась секундочка, чтобы перевести дух. В руке так и остался зажатым лист бумаги, на котором моим мелким аккуратным почерком были написаны тезисы речи.

Вдруг откуда-то послышался голос с сильным иностранным акцентом:

– Ti ochen talantlivaya.

– Что, простите? – резко развернулась на голос я.

– Well, I am actually speaking Russian[1].

– Oh, sorry. It would be probably better if you say it in English. I don’t understand[2], – смущенно улыбнулась я.

– Okay. You are very talented[3].

Я густо покраснела – во-первых, из-за невозможности разобрать сказанных на моем родном языке, правда, с ужасным американским акцентом, слов, а во-вторых, от неожиданного комплимента. В тот момент посреди огромного зала, освещенного сотнями ламп, со снующими туда-сюда многочисленными участниками торжественного второго съезда общероссийского оружейного движения «Право на оружие», десятками объективов телекамер и диктофонов, я была готова держать круговую оборону. Мероприятие закончилось, а работа продолжалась: провокационные вопросы журналистов, организационные накладки и форс-мажор от оружейных соратников. Нужно было все держать в голове – чтобы интервью были спокойными и содержательными, гости довольными и сытыми, единомышленники воодушевленными и готовыми на новые свершения.

Неожиданный комплимент и приветливая обаятельная улыбка Пола вмиг сломали мою оборону. Высокий стройный мужчина средних лет в строгом черном костюме и ярком шелковом галстуке на белоснежной сорочке, скорее, напоминал баскетболиста, чем политика.

И он всегда был таким – сияющим, как говорят американцы, будто новенький цент, готовым на нестандартные шаги и нетривиальные решения, обезоруживающе приветливым и непомерно смелым. В то время помощник экс-президента Национальной стрелковой ассоциации США, крупнейшей в мире структуры лоббистов оружия, Пол Эриксон вызвался добровольцем посетить столицу новой России, чтобы посмотреть на съезд организации-побратима и лично пожать руку братьям и сестрам по оружию в незнакомой стране. Памятуя стереотипы о Москве, где, по мнению подавляющего большинства американцев, до сих пор правят «красные диктаторы», а под каждым кустом сидят агенты КГБ, можно сказать, что Пол предпринял рискованное предприятие, решив воочию столкнуться с «кровавым режимом». Кровавого режима не обнаружилось, хотя красные звезды по-прежнему красовались на башнях Кремля. Но что-то из рассказанных американской прессой легенд оказалось правдой.

В него сложно было не влюбиться. К тому же Пол был первым американцем в моей жизни, который открыто заявлял и, казалось, верил в то, что наши страны должны быть если не друзьями, то партнерами на международной арене. «Идеологические противоречия – в прошлом», – смело декларировал он, а я соглашалась. И что же может быть лучшим материалом для мостика между двумя мировыми полюсами, Россией и Америкой, чем общие взгляды на неотъемлемое право ответственного гражданина защищать себя и свою родину с оружием в руках?! Я выросла на советских классиках, в окружении дедушки и бабушки – истинных патриотов своей страны и противников войны в какой бы то ни было форме, в доме, где лучшим пожеланием в праздник было «Мирного неба над головой». И когда я услышала от человека из-за океана, откуда еще вчера ждали ядерных ракет, слова о мире, была в безмерном восторге. Этот роман начался с интереса к чему-то большему, чем просто отношения мужчины и женщины. Это была платоническая любовь и желание служить одной великой цели – миру двух супердержав.