Зрители ахают; с пересохших губ Кавасэми срывается крик.

Орито ощупью пристраивает изогнутые лопасти щипцов по обе стороны мягкого младенческого черепа.

– Сжимайте!

Врач крепко, но бережно смыкает щипцы.

Орито перехватывает рукоятки щипцов левой рукой, ощущая упругое сопротивление – похоже на губку конняку. Ладонью правой охватывает голову ребенка.

Костлявые пальцы доктора сжимают запястье Орито.

– Чего вы ждете? – спрашивает домоправительница.

– Следующих схваток, – отвечает доктор Маэно. – Уже вот-вот…

Кавасэми снова болезненно тяжело дышит.

– Раз и два, – считает Орито. – Кавасэми-сан, тужьтесь!

– Тужьтесь, госпожа! – заклинают служанка с домоправительницей.

Доктор Маэно плавно тянет щипцы на себя. Орито правой рукой подталкивает головку плода к родовому отверстию. Приказывает служанке взяться за ручку и тоже тянуть. Сопротивление усиливается – головка подошла вплотную к родовым путям.

– Раз и два… Давай же!

Сминая клитор, наружу показывается макушка трупика, покрытая спутанными волосиками.

– Вот он! – ахает служанка под непрекращающиеся звериные крики Кавасэми.

Вот показалось личико в разводах слизи…

…а за ним – целиком скользкое безжизненное тельце.

– Ах, но как же… Ах! – вскрикивает служанка. – Ах…

«Она поняла». Орито откладывает в сторону щипцы, поднимает вялое тельце за ножки и шлепает. Она действует по привычке, вколоченной долгим обучением, не надеясь на чудо. После десятого шлепка останавливается. Пульса нет. Орито не чувствует щекой дыхания из ротика и ноздрей. Нет нужды вслух объявлять очевидное. Орито ножом перерезает пуповину ближе к животику, обмывает безжизненного мальчика в тазу и укладывает в колыбельку. «Колыбель вместо гроба, – думает она. – Свивальник вместо савана».

Камергер Томинэ отдает приказы слуге, что ждет снаружи:

– Передай его превосходительству, что сын родился мертвым. Доктор Маэно с акушеркой сделали что могли, но изменить волю судьбы им не под силу…

Теперь Орито заботит, как бы не началась родильная горячка. Нужно извлечь плаценту, обработать промежность отваром целебной травы якумосо и остановить кровотечение из разрыва в анусе.

Доктор Маэно отходит за занавеску, чтобы не мешать.

В приоткрывшуюся щель влетает мотылек размером с птицу и шарахается Орито прямо в лицо.

Отмахнувшись, она нечаянно задевает щипцы.

Щипцы с грохотом падают в медный таз. Видно, шум напугал пробравшегося в комнату мелкого зверька – тот жалобно скулит.

«Щенок? – удивляется Орито. – Или котенок?»

Загадочный зверек пищит совсем близко. Под футоном?

– Прогони его! – велит служанке домоправительница. – Прогони!

Зверек опять мяучит, и вдруг Орито понимает, что звук доносится из колыбельки.

«Не может быть. – Акушерка гонит прочь надежду. – Не может этого быть…»

Она отгибает край пеленки, и точно в этот миг ротик младенца открывается. Вдох, еще один и еще. Крохотное личико сморщивается…

…и ярко-розовый новорожденный деспот приветствует Жизнь сердитым воплем.

– А как еще, – гневно спрашивает Даниэль Сниткер, – добыть достойную оплату за каждодневные унижения, которые мы терпим от этих узкоглазых кровососов? У испанцев есть присказка: «Слуга, не получающий платы, вправе сам ее взять», – и, по-моему, в кои-то веки испанцы правы, черт побери! Откуда такая уверенность, что через пять лет компания еще будет существовать и выплатит нам жалованье? Амстердам поставили на колени; наши верфи простаивают; наши мануфактуры бездействуют; наши житницы разграблены; Гаага – балаган с пляшущими марионетками, и Париж дергает их за ниточки; у наших границ хохочут прусские шакалы и воют австрийские волки; и разрази меня Иисусе, после веселой перестрелки при Кампердауне мы – страна мореплавателей