И когда рисовальщик разрисовал одну сторону и кончил рисовать, везирь сказал ему: «Сделай на другой стороне то же, что на этой, и нарисуй образ одной только голубки в сетях и охотника, который взял её и приложил нож к её шее, а с другой стороны нарисуй большую хищную птицу, которая поймала самца-голубя и вонзила в него когти». И рисовальщик сделал это, и когда они покончили со всем тем, о чем упоминал везирь, тот отдал им плату, и они ушли, а везирь и те, кто был с ним, тоже удалились, и, попрощавшись с садовником, отправились в своё жилище. И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть моя грудь расправится и покинут меня эти думы и охладеет пламя огня в моем сердце». И тогда Азиз затянул напев и произнёс такие стихи:

«Все то, что влюблённые сказали о горестях,
Я все испытал один, и стойкость слаба моя.
А если слезой моей захочешь напиться ты, –
Обильны моря тех слез для жаждой томящихся.
Когда же захочешь ты взглянуть, что наделала
С влюблённым рука любви, на тело взгляни моё».

Потом он пролил слезы и произнёс такие стихи:

«Кто гибких не любит шей и глаз поражающих,
И мнит, что знал радости он в жизни, – ошибся тот.
В любви заключается смысл высший, и знать его
Средь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь.
Аллах не сними с души любви ко любимому
И век не лиши моих бессонницы сладостной!»

А после он затянул напев и произнёс:

«Говорит в «Основах» Ибн Сина нам, что влюблённые
Исцеление обретут себе в напевах
И во близости с тем, кто милым равен и близок к ним,
И помочь должны и плоды, и сад, и вина.
Попытался раз исцеление я с другим найти,
Помогали мне и судьба моя и случай,
Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает нас
И лечение, что Ибн Сина дал, – лишь бредни».

А когда Азиз окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук удивился, как он красноречиво и хорошо их произнёс, и воскликнул: «Ты рассеял часть моей заботы!» А везирь сказал: «Древним выпадало на долю то, что изумляет слушающих». – «Если тебе пришло на ум что-нибудь в таком роде, дай мне услышать, что помнишь, из этих нежных стихов, и продли беседу», – сказал Тадж-аль-Мулук. И везирь затянул напев и произнёс:

«Раньше думал я, что любовь твоя покупается
Иль подарками, иль красою лиц прекрасных.
И считал, глупец, что любовь твою мне легко добыть,
Хоть не мало душ извела она высоких,
Но увидел я, что любимого одаряешь ты,
Раз избрав его, драгоценными дарами.
И узнал тогда, что уловками не добыть тебя,
И накрыл главу я крылом своим уныло.
И гнездо любви для жилья с тех пор я избрал себе,
А наутро там и под вечер там я вечно».

Вот что было с этими, а что до старухи, то она уединилась в своём доме. И царевне захотелось прогуляться в саду (а она выходила только со старухой), и, послав за нею, она помирилась с ней и успокоила её и сказала: «Я хочу выйти в сад и взглянуть на деревья и плоды, чтобы моя грудь расширилась от запаха цветов». И старуха ответила: «Слушаю и повинуюсь! Но я хочу пойти домой и надеть одежду, а потом приду к тебе». – «Иди домой и не мешкай», – отвечала царевна. И старуха вышла от неё и направилась к Тадж-аль-Мулуку и сказала: «Собирайся, надень твои лучшие одежды и ступай в сад. Иди к садовнику, поздоровайся с ним и спрячься в саду». – «Слушаю и повинуюсь!» – сказал царевич, и старуха условилась с ним, какой она подаст ему знак.

Потом она пошла к Ситт Дунья, и после её ухода, везирь и Азиз одели Тадж-аль-Мулука в платье из роскошнейших царских одежд, стоившее пять тысяч динаров, и повязали ему стан золотым поясом, украшенным дорогими камнями и драгоценностями, а потом они пошли в сад, и, придя к воротам, увидели, что садовник сидит там. И, увидя царевича, садовник встал на ноги и встретил его с уважением и почётом и, открыв ему ворота, сказал: «Войди, погуляй в саду». Но не знал он, что царская дочь придёт в этот день в сад.