– Там, в лавку, – сказал он, – пришел какой-то незнакомец и спрашивает тебя. Он принес твои сандалии и топор, с которыми ходил к дровосекам и говорил им, что, отправляясь на молитву, он нашел их и желал бы знать, кому они принадлежат. Дровосеки и послали его к тебе. Он сидит там, в лавке, и потому иди к нему, поблагодари его и возьми свои сандалии и топор.

Услыхав это, я побледнел и совершенно изменился в лице, а в эту минуту пол моей комнаты разверзся, и передо мною восстал шайтан; он жестоко бил несчастную женщину, но та ни в чем не созналась, поэтому он взял топор и сандалии и сказал ей:

– Не будь я Джарджарисом, потомком дьяволов, если я не приведу сюда хозяина этого топора и сандалий.

Вследствие этого он, как было сказано выше, отправился к дровосекам и появился у меня в комнате, не дав мне времени опомниться. Он схватил меня и понесся со мною к тому месту, где стоял под землею дворец, куда и принес меня.

Тут я увидал прекрасную обнаженную женщину, с плеч которой текла кровь, и слезы закапали у меня из глаз. Шайтан же обратился к ней и сказал:

– Вот твой любовник, низкая женщина!

– Я его не знаю, – отвечала она, взглянув на меня, – и до настоящей минуты никогда его не видала.

– Так, несмотря на все мучения, ты не хочешь сознаться? – вскричал шайтан.

– Никогда в жизни, – отвечала она, – я прежде его не видала и считаю законными перед Богом сказать, что не могу ложно показывать против него.

– В таком случае если ты его не знаешь, – сказал он, – то возьми этот меч и отруби ему голову.

Она взяла мечи, подошла ко мне и остановилась передо мной, но я сделал ей знаки бровями, в то время как по щекам моим катились слезы. Она также безмолвно отвечала мне: ведь это произошло все из-за тебя… Я тоже показал ей глазами, что в такую тяжелую минуту можно меня и простить, и говорил это, выражаясь словами поэта:

Поняв меня, она тотчас же отбросила мечи, а шайтан, подав его мне, сказал:

– Отруби ей голову, и я освобожу тебя и ничего дурного тебе не сделаю.

– Хорошо, – отвечал я и, быстро подойдя к ней, поднял меч, а она посмотрела на меня, точно глазами хотела сказать, что она ничего дурного мне не сделала. Глаза мои наполнились слезами, и, отбросив меч, я сказал:

– Могущественный шайтан и храбрый герой! Если женщина, существо несовершенное по смыслу и религии, не считает себя вправе срубить мне голову, то могу ли я лишить ее жизни, тем более что я никогда в жизни не видывал ее? Я не сделаю этого, хотя бы мне пришлось испить чашу смерти и гибели.

– Так между вами существует любовное соглашение! – крикнул он и, схватив меч, отсек женщине одну руку, потом другую руку, затем правую ногу и левую ногу. Такими образом, четырьмя ударами он лишил ее оконечностей, а я глядел на него и ждал своей смерти. А она сделала мне знак глазами, и шайтан, заметив его, вскричал:

– Теперь ты провинилась своим оком! – и он одним ударом меча отрубил ей голову и, обратившись ко мне, продолжал:

– Нашими законами дозволяется убить жену, если она нам неверна. Я похитил эту женщину в день ее свадьбы, когда ей было двенадцать лет, и она не знала ни одного мужчины, кроме меня, и через каждые десять дней я проводил с нею одну ночь под видом чужеземца и теперь, узнав достоверно, что она мне неверна, я убил ее; что же касается тебя, то я не вполне уверен, что сообщник ее именно ты, хотя безнаказанным оставить тебя я не могу. Выбирай, какой вред я могу нанести тебе.