Так время прошло до сумерек, когда они сказали:

– Уходи и покажи нам, как широки твои плечи[63].

– Поистине, – отвечал он, – легче душе моей расстаться с телом, чем мне покинуть ваше общество, поэтому позвольте мне дождаться вместе с вами наступления дня, и тогда все мы вернемся к своим обычным занятиям.

Покупавшая угощение сестра снова замолвила за него слово.

– Прошу вас, – сказала она, – дозволить ему провести с нами ночь, для того чтобы мы могли посмеяться над его шутками, так как он плут остроумный.

– Ну, хорошо, – сказали они ему, – ты проведешь ночь с нами, но только с условием, что ты подчинишься нам и не станешь спрашивать объяснений того, что увидишь.

– Хорошо, – отвечал он.

– Ну, так вставай и прочти то, что написано тут, на двери.

Он подошел к двери и прочел следующую надпись, сделанную золотыми буквами: «Не говори о том, что до тебя не касается, а иначе тебе придется испытать для тебя нечто неприятное».

– Примите мое обещание, – проговорил он, – что я не стану говорить о том, что меня не касается.

Покупательница встала и приготовила обед. Поев немного, она зажгла свечи и закурила алоэ. Сделав это, все снова сели за стол и в это время услыхали, что кто-то стучится; не прерывая обеда, одна из них встала и пошла к двери.

– Сегодняшнее наше веселье может быть полное, – сказала она, вернувшись, – так как у дверей я нашла трех нищенствующих монахов[64] с бритыми бородами, но все они слепы на один левый глаз, вероятно, по какой-нибудь странной случайности. Это недавно прибывшие чужестранцы, очень смешные, так что мы можем посмеяться над ними.

Она продолжала говорить за новых гостей до тех пор, пока сестры ее не согласились и не велели впустить нищенствующую братию.

– Пусть идут, – сказали они, – но только условься с ними, чтобы они не говорили о том, что до них не касается, а иначе им придется услыхать нечто, вовсе для них неприятное.

Сестра снова направилась к двери и ввела трех мужчин, кривых на один глаз, с бритыми подбородками и с тоненькими закрученными усиками. Как нищие, они поклонились и встали в сторонке, но хозяйки встали и заставили их сесть. Нищие, посмотрев на носильщика и увидав, что он пьян, стали внимательнее вглядываться в него и предположили, что он из их же сословия.

– Он такой же бедняк, как и мы, – заметили они, – и разговор его нас позабавит.

Носильщик же, услыхав это замечание, встал и, сверкнув глазами, вскричал:

– Сидите смирно и поудержитесь от дерзких замечаний. Разве вы не читали надписи над дверьми?

Сестры засмеялись и заметили:

– Нищие и носильщик позабавят нас.

Они поставили перед нищими еду, и те поели и стали пить. Привратница подала им вина и сказала:

– Не позабавите ли вы нас, братья, каким-нибудь анекдотом или веселым рассказом?

Нищие, разгоряченные вином, спросили, нет ли в доме какого-нибудь музыкального инструмента, и привратница принесла им бубны, лютню и персидскую арфу[65]. Они встали, и один взял бубны, другой – лютню, а третий – арфу и начали играть, а девицы под их игру громко запели. Во время этих музыкальных упражнений кто-то постучал в дверь. Привратница тотчас же встала и пошла посмотреть, кто там. Стук же произошел вот вследствие чего.

Халиф[66] Гарун Эр-Рашид вышел в эту ночь, чтобы посмотреть и послушать, что делается, и вышел в сопровождении Джафара, своего визиря, и Месрура, своего палача. Он обыкновенно переодевался купцом; и в эту ночь, проходя по городу, он случайно проходил мимо дома сестер и, услыхав звуки музыкальных инструментов, сказал Джафару: