Я спросил:

– Ну хорошо, “ой!”, а потом?

– Я почувствовал, что у меня запор.

– Что?

– В груди затрепетало, и кишечник застопорился. Ой!

– Острый запор?

– Да, именно так, острый запор. Ой! Как будто Господь мне явился!

– Через желудочно-кишечный тракт?

– Да, а еще у меня по всему телу побежали мурашки.

И, подтверждая мои предположения, прошептала:

– Господь повсюду.

Той ночью, вместо того чтобы наконец разрешить палестино-израильский конфликт, Господь решил подвергнуть мучениям толстый кишечник юной послушницы. Пути Господни неисповедимы.

Я всегда теряюсь перед проявлениями воли Божьей: мне было бы неприятно нарушить ее и спасти юное создание от суровой кары – острого запора. Что Господь сотворил, скромному интерну не переделать. Я страшный трус, а потому позвал на помощь медсестру из отделения психиатрии: если возникнут проблемы, она договорится с Господом напрямую. У нее их там целых два, и каждый уверяет, будто он Иисус из Назарета.

Я отворил дверь третьего бокса, вышел, закрыл за собой дверь, взялся за ручку двери шестого бокса, толкнул дверь, вошел, закрыл за собой дверь шестого бокса. В отделении скорой помощи иногда словно разыгрывается сцена из водевиля. Не хватает только шкафа со спрятанным любовником. В иные дни вместо оперетты у нас дают античную трагедию. Больница как театр: здесь все поют о себе, о своих намерениях и переживаниях. Хорошо это или плохо, но больница напоминает печь алхимика, куда попадает человечество, больное от жизни.

Я прохаживаюсь по этой сцене, пою о том, что вижу в жерле печи, где люди страдают, смеются, трансформируются. А другие, склонившись над ними, отчаянно сражаются, то побеждая, то проигрывая.

Здесь любовь, гнев, смех, страх, надежда. И в центре – люди. И истории, которые я рассказываю, – это Жизнь.

Воспой, о муза, людей и их истории, человека лежащего и человека, стоящего на ногах! Воспой мадам Рекорд, шестьдесят шесть лет, бокс 6, обратившуюся к нам по поводу раздражения, появившегося в крайне неудачном месте.

– Когда у вас в последний раз был половой контакт?

Я покраснел, она рассмеялась. Слово не воробей, что уж теперь…

– Каждый день на протяжении сорока лет.

По моему виду она заключила, что я ее не понял, и решила немного помочь:

– Последний клиент ушел от меня совсем недавно, в два часа дня.

Тут я, малое неразумное дитя, ляпнул нечто невообразимое:

– Значит, вы как бы проститутка.

Словно можно быть как бы мясником или как бы водопроводчиком.

– Нет-нет, не как бы, а просто шлюха!

Женщины – существа загадочные. Произнося эти слова, она была великолепна и ничуточки не вульгарна. Даже Фанни Ардан – сигарета с мундштуком и красная помада – не так элегантна. Она произнесла “шлюха”, как будто пела “Аве Мария” или читала “Завтра, на рассвете”[10] по-итальянски.

Я побагровел, она ликовала:

– Мне столько лет, никому и в голову не приходит. А между тем, как говорит моя приятельница Клодиа, которая еще старше меня, “если шлюха – старейшая в мире профессия, только представь себе, какова должна быть старая шлюха!”.

Мне ужасно захотелось ее обнять прямо здесь и сейчас, но с учетом того, в каком мире мы живем, такой жест показался бы странным и двусмысленным. Я выписал ей рецепт и надавал всяческих советов относительно заболеваний, передающихся половым путем.

Я, двадцатисемилетний пацан, читал лекцию о ЗППП женщине шестидесяти шести лет, которая могла бы рассказать о них больше и красочнее, чем целая куча венерологов под кайфом. Она царственно удалилась. Как Фанни Ардан – сигарета с мундштуком, карминная помада на губах.