Дальше дорога стала лучше. Они ехали по холмистой равнине с многочисленными озерцами. Тут и там светлели, словно голая кость, известняковые отложения. Вскоре начался подъем, под копытами коней загремели камни. Впереди лежала возвышенность, поросшая колючками и желтым утесником. Всадники миновали небольшое овечье стадо, и овчарки с неистовым лаем кинулись им вслед. Мираж снова захрапел, но, повинуясь шпорам и удилам, ускорил бег, обгоняя коня Ричарда.

Наконец собаки отстали. Потянулись заросли куманики и боярышника, среди которых изредка вздымались известняковые утесы. Почва под ногами стала неровной. Анна придержала коня, и Ричард нагнал ее.

Анна оглянулась. Ей казалось, что душа ее, крохотная и замерзшая, падает в какую-то бездну, все ниже и ниже, и нет конца этому смертельному полету. Но лицо ее при этом оставалось спокойным.

– Вы не должны торопить меня с ответом, милорд Глостер. Мне необходимо все обдумать.

Ричард отвел взгляд, опасаясь, что она заметит торжество на его лице. Ведь если она поколебалась там, где стояла так твердо, значит, он почти сломил ее. Возможно, и стоило поднажать чуть сильнее именно сейчас, но он опасался все испортить. И все же не смог удержаться:

– Воля ваша, Анна. Однако, каково бы ни было ваше решение, знайте: если когда-либо вам понадобится друг и заступник, который ради вас пронес бы голыми руками раскаленное железо через всю Англию… Он перед вами.

И, пришпорив коня, он рысью проскакал мимо Анны, глаза которой были полны отчаяния.

До самого монастыря они больше не обменялись ни единым словом.

Когда Анна вернулась в монастырь, колокол уже звонил к вечерне.

Анна оставила Ричарда возле странноприимного дома и прошла во внутренний клуатр[34] Сент-Мартина. Монахини парами шли мимо нее, направляясь в церковь. Они перебирали четки и негромко напевали: «Приди, Создатель…» Из-под опущенных покрывал Анна ловила направленные на нее удивленные взгляды. Ей стало не по себе: вся в бархате, перепачканная тиной, с забрызганным шлейфом и изорванной вуалью, она представляла поистине странное зрелище. Поэтому она поторопилась отступить в сторону, укрывшись под сенью галереи.

Когда монахини скрылись, Анна увидела скользящую по двору тень сестры Геновевы. Старушка шла, опустив голову и спрятав руки в рукава монашеского платья. Она ахнула, едва не натолкнувшись на Анну.

– Анна, дитя мое, вы не в церкви?

– Нет. Я только что приехала.

Казалось, монахиня только сейчас заметила, в каком виде молодая женщина. Некоторое время она почти с детским любопытством разглядывала ее, потом, словно опомнившись, воскликнула:

– Боже правый! Ступайте скорее на кухню! Вы, верно, голодны, да и обсушиться у огня вам не помешало бы.

Кухня была владением сестры Геновевы. Плетеные корзины с овощами, медные котлы, запах хранящихся в соседней кладовой провизии и сухих трав. В печи под пеплом слабо тлел потайной мох[35], который монахиня быстро раздула и наложила сверху сухого торфа и смолистых шишек, сразу же с треском разгоревшихся. Она дала Анне тарелку каши и кружку подогретого пива, а сама, пользуясь отсутствием настоятельницы, принялась болтать о том, как только что побывала в долине, собирая пожертвования.

Анна почти не слушала ее, с жадностью поглощая еду. После долгой верховой прогулки и пережитых волнений аппетит у нее был волчий. От ее шлейфа валил пар, однако вскоре он просох, и Анна согрелась. Но начали ныть мышцы ног, бедер и спины. Она давно отвыкла от таких упражнений, как верховая езда, и теперь физическая нагрузка давала о себе знать.