Она долго и напряженно смотрела на него. Наконец он сказал:
– Вы можете устроить так, чтобы мои люди были назначены стражниками в Тауэре?
Тонкие крылья ее носа нервно дрогнули, но больше ничто не выдало того, что королева поняла его замысел. Элизабет осознавала, что, если Джорджа не станет, Ричард будет вторым человеком в королевстве с огромной властью! Однако гораздо больше ей необходимо было уничтожить того, кто знал их с Эдуардом тайну. И она опять согласно кивнула.
На следующий день, отправляясь в путь, Ричард отдал Джеймсу Тиреллу и его людям кое-какие распоряжения и свел их с людьми королевы. После этого у него в Лондоне больше не оставалось дел. Его тянуло на Север. Его ждала… Он усмехнулся, вспомнив свою невесту. Которая еще не знает, что попалась.
Уже отъезжая, на склоне Хемстедского холма Ричард приостановил коня. Его отряд, повозки, вьючные животные не спеша взбирались на дорогу, ведущую к северным графствам. Удерживая у горла срываемый ветром капюшон, Ричард смотрел на оставшиеся позади башни и шпили Лондона – туда, где за серебристой гладью Темзы мрачно высились старинные башни Тауэра. Там теперь пребывал в заключении герцог Кларенс. Пока пребывал. Ибо Ричард был уверен в своих людях. Они сделают все как полагается.
2 Сент-Мартин Ле-Гран
Этот февраль так походил на весну!.. В один из дней, словно по волшебству, улеглись бесконечные, непрекращающиеся по полгода ветры Йоркшира, выглянуло солнце и пригрело так, что вскоре сошел снег и лесистые взгорья Литтондейла зазеленели, а пастухи погнали на дальние пастбища овец. На склонах запестрели первые цветы, порой слышались нежное блеяние ягнят да тонкая песня дрозда. Все говорило о весне…
Тем не менее вода в ручье у подножия склона, на котором белели старые стены монастыря Сент-Мартин Ле-Гран, все еще оставалась ледяной, и, когда две женщины, полоскавшие белье на деревянных мостках, сложили его в тележку, руки у них так ломило, что несколько минут они усиленно растирали их овечьим салом, чтобы кожа не растрескалась до крови.
Одна из двух прачек, полная и румяная, была в черном одеянии монахинь-бенедиктинок, с длинным покрывалом поверх светлого наплечника. Другая, повыше и хрупкая, как подросток, носила темно-коричневый грубый наряд послушницы, перетянутый в талии плетеным ремешком. Ее черное траурное покрывало плотно охватывало лицо со сливочно-матовой кожей и удлиненными изумрудно-зелеными, прозрачными, словно виноградины, глазами.
Монахиня украдкой поглядывала на свою спутницу. Та смотрела на противоположный склон, где среди нежной травы сквозь тонкий слой дерна проступали каменистые осыпи со скальными обломками. В солнечных лучах они отливали синим и серым. Оттуда долетало пение птиц, и там же, среди камней, бегали и играли ребятишки. Огромный серый пес заливался лаем, гулким эхом разлетавшимся по долине. Он прыгал, пытаясь отобрать у детей большой клубок шерсти, которым они перебрасывались.
Наблюдавшая за ними послушница улыбнулась. Ее нежное лицо тотчас приобрело удивительное очарование. Ресницы затрепетали, как крылья бабочки, ослепительно сверкнул ровный ряд белых жемчужных зубов. Монахиня рядом так и застыла, ухватившись за край тележки. Улыбка ее спутницы излучала тепло и доброту. А ведь было время, когда в монастыре Сент-Мартин Ле-Гран считали, что эта женщина навсегда забыла, что такое улыбка.
– Идемте, леди Анна.
Они принялись толкать вверх по склону тележку, полную мокрого белья. Ее колеса, вырубленные из цельного дерева, жалобно скрипели и то и дело застревали между плоскими камнями.