Под его всепонимающим взглядом она неожиданно покраснела. Данила, не опуская глаз, медленно подошел к столу и сел напротив.

– Ну что у тебя стряслось?

– У меня? С чего ты взял? – Она с совершенно беспечным видом (ну старалась, видит бог, старалась, чтобы так вышло) дернула плечами и даже попыталась улыбнуться ему.

– Твое неожиданное, как бы это выразиться, появление в моей жизни… Я полгода о твоем существовании догадывался лишь по клочьям пены на стенах ванной да по забытым тобою мокрым полотенцам.

– Ложь! Какая чудовищная ложь! – Эмма заерзала на стуле, вдруг вспомнив ни к месту, что из всей одежды на ней одна лишь тонюсенькая, короткая до абсурда батистовая ночная сорочка. – Я все за собой убираю.

– Возможно. Но дело сейчас не в этом.

Данила попробовал взять ее руки в свои, но она дернулась, как от удара током. Нечего здесь перед ней мышцами поигрывать! И откуда, интересно, в такое время года у него вдруг загар? Солярий недешев, а он…

– Ты работаешь? – неожиданно проявила она интерес, машинально подливая себе минералки, чтобы хоть чем-то занять подрагивающие руки.

– Да. – Если он и удивился, то не подал виду. Просто сидел и смотрел на нее с отсутствующим выражением на лице, которое из-за его дурацкой бороды сделалось совершенно чужим и непроницаемым.

– Кем… если не секрет, конечно.

– А если секрет, то что?

Простой же вопрос задала. Неужели так трудно ответить?! А у него на физиономии снова никаких эмоций. И до ответа не снизошел.

– А то! – Эмма повысила голос, хотя изначально не собиралась этого делать. – Если ты опять во что-то такое впутаешься, то пострадать можем мы оба!

– С чего бы это? – Неловко, не мастерски разыгранное изумление. Она заметила, что в нем что-то дрогнуло. Вот и губы облизнул, а это у него всегда признак нервозности. – С чего ты можешь пострадать, интересно? Я везде числюсь холостяком и…

– Ах вот как! – Кто бы мог подумать, что ее так подстегнут его совершенно безобидные слова. Внутри все, буквально все, зашлось от гнева. – Холостяком, значит?! И с каких это пор ты холостяк?! Можно полюбопытствовать?! И паспорт уже вычистил?! Что же до сих пор жилплощадь не очистишь?!

Ляпнула и тут же пожалела. А ну как сейчас встанет и начнет собираться? Что ей тогда делать?! Кидаться ему в ноги и просить остаться. Просить прощения. А за что? Нет, она этого не сделает, хотя и боится. Боится не столько его ухода, сколько одиночества. Полугодовой вакуум, в который она себя намеренно погрузила, не был полнейшим. Она все же знала, что он живет рядом. Что он жив, наконец. А если уйдет…

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – Данила спросил это едва слышно.

Так же тихо она ответила:

– Нет!

Того, что произошло потом, она очень долго не могла себе простить. Она проклинала потом себя за то, что подошла к нему и, опустившись рядом с его стулом на пол, положила голову ему на колени. Ругала на чем свет стоит за то, что, когда он осторожно тронул ее волосы, она беззвучно заплакала и еле различимым шепотом попросила:

– Возьми меня, Данила! Пожалуйста, возьми меня…

А потом… Потом ничего не произошло.

Данила осторожно встал. Поднял ее. Поставил на приличном расстоянии от себя, преградив жестом ее внезапный порыв кинуться ему на шею. Совершенно не заботясь о том, что она видит его возбуждение, поцеловал ее в лоб и, повернувшись к ней спиной, вышел из кухни.

Она еле удержалась, чтобы не броситься за ним следом. Чтобы не развернуть к себе и заставить, заставить вернуться к ней. Заставить стать опять прежним: нежным, любящим и преданным Данилой. Ее Данилой…