— Входи, — кивает он мне.

И тут меня буквально начинает колотить. Озноб бьет сначала по рукам, а после ему подчиняется все тело. Наверное, это страх или предчувствие скорой смерти. А умирать я точно не хочу. И если последнее время меня посещали трусливые мыслишки о самостоятельной кончине, то теперь, когда на меня, казалось, смотрело взведенное дуло пистолета, я ощутила вкус к жизни.

— Вы меня не заставите, — дерзко говорю ему я. — Я не ваш работник, нанятый человек. Я вам не принадлежу, между нами нет никакого контракта. Мы не будете мне приказывать.

Он с интересом слушает мою тираду.

— А попросить?

— Что?

— Попросить я могу? Оксана, войди в эту комнату.

Он отталкивается лопатками от стены и делает шаг ко мне, и я, ощущая опасность от надвигающейся громады, делаю то, что он мне и приказал: открываю дверь. И тут же в ужасе прикладываю ладонь ко рту, стараясь удержаться от крика.

В полутемной комнате горят свечи и поэтому не составляет труда оценить масштаб трагедии, которая разворачивается прямо передо мной: на огромной кровати полулежит Игорь, в рубашке и брюках, но одежда явно помята и расстегнута. А прямо перед ним танцует и по-змеиному извивается под негромкую музыку шатенка в одном белье.

Они оба недоуменно сначала смотрят на меня несколько секунд, и тут же начинается сцена, как в плохих историях на телеканале «Домашний»: она испуганно вскрикивает, хватает первую попавшуюся вещь и прижимает к себе, чтобы прикрыться. Он кричит: «Оксана, ты все не так поняла!», и пытается выбраться с этой огромной кровати. Матрас слишком мягкий и упруго прогибается под ним, не давая сделать все быстро.

А сзади меня держит своими мощными руками, прижавшись могучей грудью к дрожащей спине змей-искуситель и шепчет мне в ухо:

— Смотри, Оксана, смотри и запоминай. Никому нельзя верить!

— Никому, — шепчут мои губы. — Никому?

Слезы подступают к краешкам глаз, горло стягивает спазм. Я вот-вот разревусь.

— Никому, только мне, — улыбается искушающе он прямо в ушную раковину и вдруг целует в щеку. Мою заштукатуренную тональной основой, присыпанную пудрой, обезображенную огнем щеку. — Только мне.

Наконец, он отпускает меня, легонько подталкивает в спину в сторону выхода, и я бегу, путаясь в ногах, запинаясь о каблуки, подол платья, не видя ничего от слез разочарования, обиды, растоптанной гордости.

А следом за мной бежит Игорь и просит остановиться, поговорить и помочь мне.

Но я все равно бегу не разбирая дороги.

8. Глава 6

Юлдаш оправдывает свое имя: он распахивает передо мной дверцы автомобиля, улыбается, словно пытается поддержать, и аккуратно ударяет по крыше автомобиля, давая команду водителю, чтобы тот заводил мотор. Тот слушается сразу: давит на газ и срывается с места, и я сквозь слезы вижу, как выбегает на дорогу Игорь в расхристанной рубашке. Он ерошит волосы, нервно топает ногой, пытается разыскать в своем кармане сотовый телефон, но от волнения у него это выходит не с первого раза.

А я…

Я откидываюсь на спинку сиденья и молча глотаю соленые слезы, которые ручьями стекают по щекам и подбородку. Все волнение, которое скопилось за эти несколько часов, нашло единственно правильный выход – через слезы.

Мимо меня пролетают огромные дома за коваными заборами, после – небольшой участок темного леса, затем мы выезжаем на дорожное кольцо, на котором и днем и ночью курсируют автомобили.

А когда проезжаем по знакомой мне дороге мимо обычных панельных домов, горящих яркими неоновыми огнями привлекательных баннеров реклам, я, кажется, беру себя в руки.