Длинной косой, словно выполз из океана
Сказочный зверь погреться на солнце. Тень,
В деревьях таясь, погрузила дома деревень
В сумрак. Виясь, полоска дороги,
Где оставили след прохожих бесчисленных ноги,
Мимо поля бежит окунуться в реку,
Подобна томимому жаждой, иссохшему языку.
Крестьянки, по шею в воде, продолжают свои
разговоры,
Неснятых одежд концы поток увлекает нескорый.
Милый слушаю смех, в привязанной сидя ладье,
Под легкий шорох волны, в блаженном своем
забытье,
Старый рыбак сети плетет, – веселый
Скачет в брызгах, с хохотом громким, сынишка
голый,
Падма, как мать, терпелива и с ним не строга.
А я со своей ладьи любуюсь на берега.
Какая голубизна прозрачнейшая сегодня!
Какими цветами горят в сиянии полдня
Воды, земля и леса! Из рощи прибрежной
Ветер доносит нежный
Цветущих манго дыханье, порой
И усталое пение птицы…
Покой
В душе у меня. В мгновения эти
Кажется: счастье так просто на свете!
Так аромат изливают деревья, цветя,
Так улыбается дитя,
Когда с доверьем своим беспечным
Ручонками тянется к первым встречным,
И щедрость младенческих влажных губок —
Словно амриты небесной кубок.
Флейты вселенной льются звучания
И погружаются в небо, в его голубое молчание.
Как передам эти звуки? В ритме каком,
Чтобы, слышные мне, откликнулись в сердце
другом?
Обычным словом земным
Как передам этот дар тому, кто мною любим?
С какою улыбкой в глазах, с какой теплотою
участья
Их в жизнь претворю?.. Легкое счастье
В радости светлой внеси под кров своего
Тихого дома. Если же стиснешь его,
Легкое счастье поникнет, без сил.
Миг – и исчезнет: счастье ты упустил!
В поисках долгих земные исходишь пути, —
Но где же его найти?
С сердцем, полным до края и просветленным,
Я взором смотрел влюбленным
На тихие-тихие воды, на небо в лазоревом свете
И думал: счастья нетрудно достичь на свете.
Старый слуга
Глуп, невоспитан, нескладен на вид он
и рожей на черта похож,
Если в доме пропажа, вещь не ищется даже, —
Кешта взял, следа не найдешь.
Я проклял отца и деда его, а он ничего —
словно сердца нет.
За службу старик получать привык
ударов более, чем монет.
Вовек Кешта сам не явится к вам,
ори до зари, коли в чем нужда,
А он, чтоб не слушать, заткнет себе уши
или уйдет неизвестно куда.
Из хрупкой вещицы, если рядом случится
хоть миг простоять, он сделает три.
А из трех, что вы дали, и одну-то едва ли
сохранит у себя от зари до зари.
Ночей ему мало, уснуть где попало
способен он среди дня,
Давно его рады избить без пощады
друзья мои и родня.
«Казнить тебя мало! – кричу я бывало. —
Бездельник страшней врага!»
И все же, признаться, мне жаль с ним расстаться —
как-никак, а старый слуга.
Жена заявила: «Нет силы, мой милый,
дом наш разграблен им,
Постели нет в доме, хоть спи на соломе
вместе с Кештой твоим.
Одежду, посуду, циновки, что всюду
висели, девал он бог весть куда.
Где он верховодит, там деньги уходят,
словно в песок вода.
С подобным слугою не знаешь покоя, —
он в отлучке целые дни,
Терпеть я готова любого другого,
а Кешту гони, не тяни!»
Как спорить мне с нею? От злости краснею,
С базара его волочу,
Гремя громче грома: «Исчезни из дома,
больше видеть тебя не хочу!»
Он уходит прочь, где-то бродит ночь,
поутру же, когда встаю,
Он рядом опять: «Как изволили спать?» —
и трубку набьет мою.
Не хранит обид тот, кто часто бит,