Отвечаю на звонок, пытаясь держать голос ровным и спокойным. Успокаиваю маму тем, что мы, конечно же, дома и уже улеглись в постель. Прощаюсь и отдаю Маше телефон.

- Поставлю на беззвучный, – бормочет она, выключая звук и снова засовывая телефон под подушку.

    Подруга берёт меня за руку, и так и засыпает. Я же ещё долго лежу, наблюдая, как тени от деревьев, колышимых ветром, стелются по потолку, словно тянутся своими крючковатыми руками к чему-то. Неоднократно возвращаюсь взглядом к постеру над столом.

     Вроде бы всё осталось позади, ничего страшного так и не случилось, но… Страх внутри щекочет, царапает. И я вдруг нащупываю, почему. Его последняя фраза, которую он сказал перед тем, как я выскочила из машины.

«До встречи, Синеглазка»

    Вот, чего я боюсь. Что это не просто фраза, а конкретное обещание. И этот ненормальный не похож на того, кто разбрасывается пустыми словами.

    И едва я тоже, наконец, проваливаюсь в сон, как квартиру снова разрезает резкий звук, на этот раз дверного звонка. Вскакиваем с Машей одновременно и испуганно смотрим друг на друга.

- Кого может принести в… - она смотрит на дисплей телефона, – в почти двенадцать ночи?

    Выбираемся из постели и идём через гостиную в коридор, держась за руки. Понимаю, что пока мы не открыли двери, ничего страшного не случится. Мы дома, за надёжными дверями. Но страх всё равно сковывает, заставляя сердце колотиться быстрее. Я так с последними событиями точно перейду в разряд сердечников.

    Машка нажимает на камеру домофона. В хорошо освещённом подъезде видно, что стоит женщина средних лет.

- Это консьержка, – шепчет Карташова и нажимает на спикер. – Лилия Ивановна, что случилось, что вы так поздно?

- Мария, – отвечает женщина. – Я и сама удивилась. Тут коробку в вашу квартиру курьер передал. Сказал срочно. А ещё сказал, что это для Валерии.

    Мы замираем, переглядываясь. Чувствую, что меня начинает тошнить.

    Едва не хватаю Машку за руку, когда она всё же открывает двери и забирает коробку у консьержки. Захлопывает дверь, закрывает замок и ставит в гостиной на журнальный столик.

    Коробка красивая, в форме цилиндра. Нежно-бежевая, с розовой лентой вместо ручки. Обычно в таких сейчас стало модно дарить цветы. Но мы с Машей смотрим на неё так, будто там бомба с часовым механизмом.

- Здесь записка, – Маша тянет руку к листочку, прикреплённому сбоку, отрывает его и протягивает мне.

    Это нелогично, но я мотаю головой, и тогда она читает сама.

«Принцесса, прости, если напугал. Позволь мне загладить вину. Принцессы же любят цветы?»

    Машка улыбается, а у меня спина покрывается холодным потом. Откуда он знает, где живёт Карташова, и вообще, что я сейчас у неё?

- Ну смотри, не такой уж и придурок, раз извиняется, – говорит подруга. – Цветы прислал. Ну открывай уже!

    Меня не покидает ощущение, что здесь что-то не то. Я помню его чёрный взгляд, помню то, что в нём плескалось в то время, как лицо было абсолютно спокойным и расслабленным.

    Но всё же берусь за крышку. Сидит плотно, и я беру коробку в руки, чтобы было удобнее. Поддеваю крышку, она слетает, а я столбенею, а потом отшвыриваю коробку вместе с розами. Чёрными.

    Чёртов псих прислал мне тринадцать чёрных роз.

9. 8

     Я ему не позволю. Не дам запугать меня. Чёрта с два тебе, долбаный ты псих!

   Прикрываю глаза и сжимаю руки в кулаки, стоя у окна. Уже больше недели я живу в этом аду, сотканном из страха. Понимаю, что он делает. Манипулирует. Запугивает. Играет. Но какова цель? Поиметь меня? Думаю, это было бы слишком просто – физически. Он хочет поиметь меня ещё и морально. И, надо сказать, у него получается.