Чёртов философский подход не помогает, и я плачу и плачу. Слёз так много, что скоро моя подушка становится мокрой.

Я так не люблю думать о том, что было бы, останься мои родители живы. Как бы тогда сложилась моя судьба?

Я бы не переехала в Фалконвуд, не встретила бы Джека, и в таком случае моя жизнь при любом раскладе была бы лучше. Возможно, я бы даже стала Олимпийской чемпионкой, потому что делала успехи в художественной гимнастике. Мой тренер прочил мне золото однажды.

Эти мысли, как кислота – они разъедают моё сердце каждый раз, когда я даю им волю. Особенно плохо оттого, что это не просто пустые фантазии. Я знаю, что всё так и было бы, если бы не событие, которое повлекло за собой череду других, приведших меня в эту чикагскую квартиру, где я никак не могу унять слёзы из-за несправедливости жизни.

Какое пустое занятие.

В дверь негромко стучатся. Наверное, я разбудила Лу своим плачем, хотя и старалась приглушать звуки подушкой.

– Лу, иди спать, я в порядке, – прилагая усилия, чтобы голос не дрожал, отзываюсь я.

– Это я, Ханна.

О нет! Только не Эрик!

У меня пульс резко ускоряется от звука его голоса. Зачем он здесь! Что ему надо?

Я быстро вытираю лицо, хотя ничто не способно скрыть, что я плакала.

– Заходи!

Я сажусь на постели и включаю лампу – ушибленная щека остаётся в тени, чтобы он не видел её.

Эрик проходит в комнату, заполняя собой и напряжением, которое отчётливо чувствуется в нём, всё пространство. Моё сердце предательски грохочет, когда он подходит ближе и опускается на кровать. Ничего не говоря, он мягко берёт моё лицо и поворачивает так, чтобы повреждённая сторона моего лица была видна в тусклом свете лампы.

– Лу сказала? – мой голос похож на карканье из-за долгого плача.

Эрик ничего не отвечает, нахмурившись.

– Утром поедем в полицию, – сухо произносит он, но я вижу, что его распирает от злости.

– Нет! – сдавленно выдыхаю я.

Он бросает на меня непонимающий взгляд.

– Нет? Почему нет, Ханна?

Потому что от самой идеи о визите в полицию у меня желудок в морской узел завязывается. Потому что мне нельзя светиться, иначе Джеку будет легче меня найти. И убить.

– Потому что это всего лишь пощёчина, Эрик! Долбаная пощёчина! – с неожиданной злостью выпаливаю я. Меня бесит, что он загоняет меня в угол. – Луис с Роном уже проучили этого придурка, чтобы руки больше не распускал. Этого достаточно!

– Недостаточно!

Эрик рычит и, похоже, готов взорваться. Отлично, я тоже!

– Это не просто пощёчина, а нападение, за которое он должен нести ответственность!

– Да тебе-то что за дело? – хмыкнув, развожу руками я. – Неужели за время существования клуба это единственный случай? Или ты всех распустивших руки клиентов по судам тягаешь?

– Девушки, которые на меня работают, должны быть уверены в своей безопасности. Они должны знать, что на рабочем месте им ничто не угрожает, и, если происходит такое, виновник будет наказан!

Он поднимается, беспокойно меряя шагами мою комнату, глядя на меня с упрямством.

Господи, он великолепен, и я в восторге от этого мужчины, даже когда злюсь на него!

– Какое благородство, мистер Форд! – язвлю я, становясь коленями на покрывало. – Но ты так и не ответил – ты каждый раз прибегаешь к помощи полиции, или стараешься уладить всё другим способом?

Эрик стискивает зубы, запустив руку в волосы. Молчит, сохраняя непреклонное выражение на лице. Понятно – крыть ему нечем.

Наконец негромко говорит:

– Он тебя ударил.

Я киваю – да, это паршиво, но я могу это пережить.

– Я буду в порядке, – слабо улыбаюсь я ему, хотя мне вновь хочется плакать.