— Ты, урод, бросил меня! — кричу, озвучивая то, что однажды разбило моё сердце. — Зачем вспоминаешь что-то, говоришь о какой-то любви, предательстве, если бросил? Ворошишь это всё, подонок! Нравится издеваться? Садист!

Рядом на диване лежит моя сумка — её тоже швыряю в Клима и выбегаю из ставшей вдруг душной комнаты. Наружная дверь заперта — после ухода моего мучителя я пыталась её открыть, но бесполезно. Потому я несусь вверх по лестнице. Не разбираю дороги — сейчас важно, найти место, где смогу отдышаться и не буду видеть Клима.

Главное, спрятаться от него и его безумных обвинений.

Я обязательно придумаю, что делать дальше. Найду выход. Но я не хочу больше слушать о том, что предала его.

Потому что не предавала. Никогда и ни за что не смогла бы на это пойти.

Но я не успеваю добежать даже до середины лестницы, когда аромат хвои и цитруса бьёт наотмашь.

— А ну, повтори! — слышу отрывистый приказ у самого уха и цепенею. — Повтори, Бабочка, иначе я за себя не ручаюсь.

13. 13. Клим

— Отпусти, сумасшедший, — шипит, но брыкаться не пытается. Просто замирает, тяжело дыша, опирается рукой на стену, а я каждой порой ощущаю её гнев.

Гнев — это громадная чёрная туча, которая накрывает нас обоих. Хоть что-то у нас снова есть общее.

Дёргаться Бабочке сейчас опасно: мы находимся на середине лестницы, и один неверный шаг закончится в лучшем случае переломами.

— Повтори, тогда отпущу, — требую, несмотря на то что ложь слышать не хочу. — Повтори тот бред, что ты сказала внизу.

Это уже слишком, и заявления о том, что я кого-то там бросил — за гранью моего понимания. Они просто не вписываются в мою реальность, выбивают из проложенной колеи.

— Бред? Я сказала бред?! У тебя память, что ли, отшибло? — злится и отшатывается от меня в сторону, как от чумного доктора. Опирается спиной на деревянные перила, впивается в них пальцами и смотрит на меня с неприкрытой яростью. — Ты меня бросил. Восемь лет назад. Сначала позвал за собой, а потом бросил. Этот бред ты хотел услышать?

Я сжимаю кулаки до хруста, но Бабочку будто бы прорвало:

— Ты прислал мне сообщение, ночью. Хорошо, что я из дома сбежать не успела, — горькая усмешка, а в ней какое-то неизбывное разочарование. — Просто сообщение. Не знала, Клим, что ты трусливый подонок. Но тогда узнала, спасибо за науку.

— Какое нахрен сообщение? — Делаю рывок в её сторону и опираюсь руками на перила. Между нашими пальцами всего несколько сантиметров, а тела вибрируют в общем тяжёлом дыхании, но приблизиться хоть на миллиметр немыслимо. Иначе все мысли из головы вылетят, и я просто утрачу способность соображать.

А мне нужно разобраться в этой херне, хоть я и не верю ни единому слову.

— Обычное! — выкрикивает мне в лицо, а меня жаром обдаёт, словно в сантиметрах завис над адской пропастью. — Я его столько раз прочла, что захочу забыть, так не получится. «Прости, мы слишком торопимся. Будь счастлива и не ищи меня. Клим». Вот такое сообщение, урод!

Маша толкает меня в грудь, но совсем слабо, а я крепче впиваюсь пальцами в перила, готовый вырвать их с корнем.

— Что застыл? Память возвращается? — говорит тихо и трёт нос.

Так она делала всегда, когда не хотела плакать на людях. Разотрёт до красноты и снова улыбается.

— Я не отправлял никаких сообщений, — выдыхаю на одной ноте, кажется, весь кислород из лёгких.

И они сжимаются до боли, и тошнота подступает к горлу.

— А кто его отправил? Папа Римский? Ты меня за дуру держишь?! Это ты у нас сумасшедший, не я, — кричит, а я отхожу на шаг назад. — Но я искала тебя, понимаешь? Искала! Я так много хотела тебе рассказать. Ты должен был знать, но не нашла.