За окном, на маленьком заводике цементных плит, равномерно и глухо стучал насос. Может быть, насос, его точный ритм и не давали уснуть Волкову. Очень ровно стучал насос…

Волков оторвал взгляд от термоса и закрыл глаза. И тогда, слушая стук насоса, он услышал стук собственного сердца.

Сердце стучало в унисон насосу цементного завода. Сначала Волков лежал спокойно и с удивлением, отстранившим боль, слушал слитные звуки насоса и сердца. Их точное совпадение поражало. А потом в мозг стал вползать ужас: а вдруг насос остановится?! Насос цементного завода и сердце Волкова слились воедино, и теперь Волков лежал и молил Бога, чтобы кто-нибудь не выключил насос. Если там, за окном, сейчас выключат насос – здесь, в комнате, остановится сердце!..

Волков, беспомощный и неподвижный, лежал и ждал смерти.

А потом сердце стало стучать быстрее и выпало из четкого ритма заводского насоса. От учащенного сердцебиения Волков стал задыхаться и успокаиваться. Теперь пусть выключат насос!.. Волков сам по себе, насос сам по себе…

Так, задыхаясь, он задремал, и ему привиделся уличный бой, и его автомат мог стрелять одиночными, да и то заклинивал после каждого выстрела, сволочь…

– Стаси-и-ик! – закричал Волков.

– Я здесь, Дима… Я здесь… Вот я… – Стасик одной рукой приподнял голову Волкова, а другой вытер слезы и пот с его лица.

– Стасик… Ты здесь?..

Воспаленными глазами Волков посмотрел на Стасика и слабо проговорил:

– Ты прости меня… Мне все какая-то дрянь чудится…

– Дима, – осторожно сказал Стасик, – Дима, ты очень горячий.

– Я тебя разбудил? – Волков уже пришел в себя.

– Нет. Я читал. Дима, ты такой горячий!..

– Давай бинты снимем.

– Что ты! Что ты!

– Давай снимем, Стасик… Посмотри, как врезались.

Из-под белых бинтов выползла багровой опухолью кисть руки Волкова.

– Видишь? – сказал Волков. – Давай снимем. Может, легче будет.

– У тебя и плечо опухло…

– Я повернусь, а ты тихонечко сматывай бинт.

– Ладно.

Стасик стал осторожно разматывать повязку.

Рука совсем потеряла форму. Она опухла от плеча до пальцев, опухла неровно, бугристо, а в районе локтя была расцвечена белыми и красными полосами.

– Что это? – испуганно спросил Стасик.

– Черт его знает… – ответил Волков. – Я такого еще не видел. Прикури мне сигаретку…

Стасик прикурил сигарету, передал ее Волкову и быстро проговорил:

– Дима, я побегу на улицу, попробую поймать какую-нибудь машину… Я в один момент… Мы в больницу поедем.

Волков понял, что останется один.

– Не уходи, Стас!.. Не уходи…

– Ну что ты, Дим? Я же в одну секунду…

– Не уходи, Стас… – повторил Волков и спустил ноги с кровати. – Мы с тобой вместе найдем машину.

… Не было никаких машин на этих теплых черных улицах. Они пешком пришли в больницу. Стасик втащил Волкова в приемный покой, уложил его на белую пятнистую клеенчатую кушетку, а потом долго и сбивчиво пытался объяснить дежурному врачу все, что произошло сегодня в цирке и дома.

Но Волков этого не слышал…

Стасик стал его партнером два года назад. Номер, в котором работал Волков последние несколько лет, рассыпался, и Волков около полугода искал себе партнера.

До Стасика Волков работал с двумя партнершами – Кирой Сизовой и Милкой Болдыревой. Обе были замужем, мужья тоже работали в цирке и виделись со своими женами два-три раза в год, если не считать тех трех-четырех дней за пару месяцев, когда цирки стояли рядом – километрах в восьмистах друг от друга. Тогда партнерши Волкова улетали к своим мужьям на то время, пока поезд будет тащить багаж и артистов всей остальной программы в следующий цирк. Такими переездами пользовались и мужья. Они тоже прилетали к своим женам, а потом снова улетали в очередные цирки, перессорившись и перемирившись за эти пятьдесят – шестьдесят часов неумелой супружеской жизни…