Если бы у меня на пороге стоял Люцифер, с рогами, с копытами, с хвостом (всё как полагается), то и тогда бы я была не столь впечатлена.

Он в той же одежде, в которой был вчера, когда мы расстались. То есть я сбежала. Даже рубашка всё так же расстегнута... Что за это время застегнуться нельзя было?! Зачем светить своим совершенным торсом? Я итак помню, что там всё в порядке. Более чем. В руке у Рустама цветы. Но... Он держит букет - огромный, к слову, словно это веник. И он собирается мести лестничную клетку перед моей квартирой.

Ладони у Сатаева немаленькие. Бархатная коробочка в этой лапе выглядит так, будто он её сейчас в пыль разотрет.

Лицо... Его выражение... Я не уверена, что туда стоит смотреть. Иногда от страха может разорваться сердце.

Но... Картинка на пороге доводит меня до невменяемого состояния не этим. Рустам распространяет запах... Нет, не запах - зловоние... Пахнет и давно немытой собакой, и мочой, и еще не пойми чем. Только от амбре на глазах у меня наворачиваются слезы.

Я тяну носом в надежде, что мне мерещится. Едва не задыхаюсь.

И с моих губ срывается:

-Ты где был? - разговор попадает в русло женатых лет десять людей, когда мужик накосячил. И знатно.

-Ммм... Какой милый вопрос... Дай угадаю. Он вызван витающим вокруг меня ароматом? Может не отвечать. Я понял, - ёрничает Рустам.

Вместо того, чтобы на него ответить, суёт мне в руки сначала букетище, от которого меня немного ведет в сторону, а потом, нагло пользуясь тем, что я выпала в осадок, впихивает в мои подрагивающие пальцы и коробочку.

Поскольку я пытаюсь не брать, командует.

-Бери, Оля, бери. Это тебе. Ты же хотела не только секса. А это от чистого сердца. Не вздумай отдавать мне это обратно! Это просто подарок!

Моргаю. Что делать-то?!

А дальше всё интересней и интересней.

-Можно я у тебя помоюсь? Сил уже нет. Сейчас сблюю от этой вонищи.

Я открываю рот, чтобы сказать категорическое "нет".

Только...

-Заходи, - как-то обреченно.

Мужчина проходит в квартиру, осматривается. Правда, молчит. А я размышляю, что же между нами происходит.

-Так где ты был? И почему так пахнешь?

Рустам оборачивается. Слегка усмехается, глаза у него озорно вспыхивают.

-Ты хочешь сказать - "воняешь"? Ольга Леонидовна, вашими молитвами меня забрали в отдел.

-Какой отдел? - всё ещё не доходит до меня.

-Полиции! Оля. По-ли-ции. Представляешь? Я такого унижения никогда не испытывал. Те патрульные даже не дали мне забрать документы из моей машины, засунули в свою, отвезли в отдел. В камеру с бомжами. Видимо, им показалось, что моя кавказская морда нагло пристает к твоей русской...

-Вообще так и было, - замечаю я.

-Было не так, - осекает он меня, - Мы целовались. Тебе нравилось. Потом я что-то ляпнул. И ты опять завелась. Меня так переклинило, Оля, что я даже не помню, что я тебе сказал.

Не хочется это снова ворошить. И в ванную его отправить надо срочно. А то вся квартира провоняет.

-Но самое паршивое не всё это. Самое паршивое, что меня Шахов забирал. Как он ржал...

Шахов довольно высокомерный тип, умеющий бить сарказмом как кнутом, поэтому тут я Рустама понимаю - когда над тобой потешаются, приятного мало.

-Но я совершенно не при чем! - горячо возражаю я, - Не я же тех патрульных вызвала!

Уже брезжит рассвет. С ярким красным солнцем. В его всполохах, стоя в небольшом коридоре моей съемной квартиры, мы с Рустамом встречаемся глазами. Оба замираем, как будто попадаем в силки.

Рустам отмирает первым:

-Мы можем нормально поговорить?

Сейчас он не кажется мне угрозой, поэтому соглашаюсь.